Амари Далёко, одна на кладбище, лежишь ты…

Далёко, одна на кладбище, лежишь ты, и я на кладбище том не был. Далёко, одна… Над могилой синеет неяркое, русское небо. Далёко! И если судьба не захочет, я там никогда и не буду, И что-то мне шепчет, что я там не буду, и, может быть, в жизни тебя позабуду. Есть странная, страшная сила, забвенье — та сила. Я знаю: быть может, и ты меня тоже забыла. Ведь если надрежем мы дерево, новые соки его заживляют, кора зарастает бесследно. Что было бы с бедной душою без силы целебной, без силы победной! Но мнится мне, ты пред концом, с другими, с друзьями, с родными, Средь слез расставания вспомнила старое, старое, полузабытое имя, Шепнула его и вздохнула с любовью, иль горечью, или прощеньем, Наверно, с прощеньем, мой грех невелик был, наверно с прощеньем. Мой грех невелик был: я только любил и не лгал пред тобою. Быть может, так было и нужно, и так суждено мне судьбою — Тебя разбудить от дремоты, когда же, проснувшись, с еще полусонной улыбкой На мир и меня ты взглянула, — уйти, отвернуться и горькой признать всё ошибкой. Но мной пробужденная к жизни, ты в жизни осталась, Забыла, что было, творила, любила, смеялась И шла без меня такою уверенной твердой походкой, Как будто и не было той, которую я покидал заплаканной, бедной сироткой. Но что же твой образ душе как упрек и как бремя? О, тяжесть ошибок, которых уже не искупит ни время, Ни горечь рыданий, ни страстность молитв, которых не смоет Вся вечность, что будет, и миг отошедший тяжелыми волнами скроет. Вся вечность! Такое простое и всё ж невозможное слово «навеки»: Над темной могилой струятся всё более темные и полноводные реки. Ужели навеки? И вот, когда и меня унесут эти воды, Не будет свиданья, не будет бессмертья, не будет свободы.