Демьян Бедный О писательском труде

Склонясь к бумажному листу, Я — на посту. У самой вражье-идейной границы, Где высятся грозно бойницы И неприступные пролетарские стены, Я — часовой, ожидающий смены. Дослуживая мой срок боевой, Я — часовой. И только. Я никогда не был чванным нисколько. Заявляю прямо и раз навсегда Без ломания И без брюзжания: Весь я — производное труда И прилежания. Никаких особых даров. Работал вовсю, пока был здоров. Нынче не то здоровье, Не то полнокровье. Старость не за горой. Водопад мой играет последнею пеною. Я — не вождь, не «герой». Но хочется так мне порой Поговорить с молодою сменою. Не ворчать, Не поучать, Не сокрушенно головою качать, Не журить по-старчески всех оголтело. Это — последнее дело. Противно даже думать об этом. Я буду доволен вполне, Если мой разговор будет ясным ответом На потоки вопросов, обращенных ко мне: «Как писателем стать?» «Как вы стали поэтом? Поделитеся вашим секретом!» «Посылаю вам два стихотворения И басню «Свинья и чужой огород». Жду вашего одобрения Или — наоборот». Не раз я пытался делать усилие — На все письма давать непременно ответ. Но писем подобных такое обилие, Что сил моих нет, Да, сил моих нет Все стихи разобрать, все таланты увидеть И так отвечать, чтоб никого не обидеть, Никакой нет возможности При всей моей осторожности. После ответного иного письма Бывал я обруган весьма и весьма. Человек, величавший меня поэтом, У меня с почтеньем искавший суда, Обидясь на суд, крыл меня же ответом: «Сам ты, дьявол, не гож никуда! Твое суждение глупо и вздорно!» Благодарю покорно! Я честным судом человека уважил И — себе неприятеля нажил. Вот почему нынче сотни пакетов Лежат у меня без ответов… Лечить стихотворно-болезненный зуд… Нет, к этим делам больше я не причастен. А затем… Может быть, и взаправду мой суд Однобок и излишне пристрастен. И сейчас я тоже никого не лечу, Я только хочу В разговоре моем стихотворном Поговорить о главном, бесспорном, Без чего нет успеха ни в чем и нигде, О писательском — в частности — тяжком и черном,

Напряженно-упорном, Непрерывном труде.

Вот о чем у нас нынче — так и прежде бывало! — Говорят и пишут до ужаса мало. Убрали мы к дьяволу, скажем, Парнас, Ушли от превыспренних прежних сравнений, Но всё же доселе, как нужно, у нас Не развенчан собой ослепленный, Самовлюбленный, Писательский неврастенический «гений». «Гений!» — это порожденье глупцов И коварных льстецов, Это первопричина больных самомнений И печальных концов. Подчеркиваю вторично И категорично, Чтоб сильней доказать мою тезу: Не лез я в «гении» сам и не лезу, — Я знаю, какие мне скромные средства Природой отпущены с детства. Но при этаких средствах — поистине скромных — Результатов порой достигал я огромных. Достигал не всегда: Писал я неровно. Но я в цель иногда Попадал безусловно. Врагов мои песни весьма беспокоили, Причиняли порой им не мало вреда, Но эти удачи обычно мне стоили Большого труда, Очень, очень большого труда И обильного пота: Работа всегда есть работа. Зачем я стал бы это скрывать, Кого надувать? Перед кем гениальничать, Зарываться, скандальничать? Образ был бы не в точности верен — Сравнить себя с трудолюбивой пчелой, Но я все же скрывать не намерен, Что я очень гордился б такой похвалой. И к тому разговор мой весь клонится: Глуп, кто шумно за дутою славою гонится, Кто кривляется и ломается, В манифестах кичливых несет дребедень, А делом не занимается Каждый день, Каждый день, Каждый день!

Гений, подлинный гений, бесспорный, Если он не работник упорный, Сколько б он ни шумел, свою славу трубя, Есть только лишь дробь самого себя. Кто хочет и мудро писать и напевно, Тот чеканит свой стиль ежедневно.

«Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто ежедневно с бою их берет! Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной, Дитя, и муж, и старец пусть идет».

Гете. «Фауст»

Мы все в своем деле — солдаты, Залог чьих побед — в непрерывной борьбе. Творец приведенной выше цитаты Сам сказал о себе: