Владимир Бенедиктов Бивак

Темно. Ни звездочки на черном неба своде. Под проливным дождем на длинном переходе Промокнув до костей, от сердца, до души, Пришли на место мы — и мигом шалаши Восстали, выросли. Ну слава богу: дома И — роскошь! — вносится в отрадный мой шалаш Сухая, свежая, упругая солома. «А чайник что? » — Кипит. — О чай — спаситель наш! Он тут. Идет денщик — служитель ратных станов, И, слаще музыки, приветный звон стаканов Вдали уж слышится; и чайная струя Спешит стаканов ряд наполнить до края. Садишься и берешь — и с сладостной дрожью Пьешь нектар, радость пьешь, глотаешь милость божью. Нет, житель городской: как хочешь, величай Напиток жалкий свой, а только он не чай! Нет, люди мирные, когда вы не живали Бивачной жизнию, вы чаю не пивали. Глядишь: все движится, волнуется, кишит; Огни разведены — и что за чудный вид! Такого и во сне вы, верно, не видали: На грунте сумрачном необразимой дали Фигуры воинов, как тени, то черны, То алым пламенем красно освещены, Картинно видятся в различных положениях, Кругами, группами, в раскидистых движеньях, Облиты заревом, под искрами огней, Со всею прелестью голов их поседелых, Мохнатых их усов, нависших их бровей И глаз сверкающих и лиц перегорелых. Забавник — шут острит, и красное словцо И добрый, звонкий смех готовы налицо. Кругом и крик, и шум, и общий слитный говор. Пред нами вновь денщик: теперь уж, он как повар, Явился; ужин наш готов уже совсем. Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем! Прекрасно! — И, делим живой артелью братской, Как вкусен без приправ простой кусок солдатской! Поели — на лоб крест — и на солому бух! И ж герой храпит во весь геройский дух. О богатырский сон! — Едва ль он перервется, Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь, Великий сон! — Он, глубже мне сдается, Чем тот, которому дано названье: смерть. Там спишь, а душу все подталкивает совесть И над ухом ее нашептывает повесть Минувших дней твоих; — а тут… но барабан Вдруг грянул — и восстал, воспрянул ратный стан.

1838