Владимир Бенедиктов Посещение

Как? и ночью нет покою! Нет, уж это вон из рук! Кто-то дерзкою рукою Всё мне в двери стук да стук,

«Кто там?» — брызнув ярым взглядом, Крикнул я, — и у дверей, Вялый, заспанный, с докладом Появился мой лакей.

«Кто там?» — «Женщина-с». — «Какая?» — «Так — бабенка — ничего». — «Что ей нужно? Молодая?» — «Нет, уж так себе — того».

«Ну, впусти!» — Вошла, и села, И беседу повела, И неробко так глядела, Словно званая была;

Словно старая знакомка, Не сочтясь со мной в чинах, Начала пускаться громко В рассужденья о делах.

Речь вела она разумно Про движенье и застой, Только слишком вольнодумно… «Э, голубушка, постой!

Понимаю». После стала Порицать весь белый свет; На судьбу свою роптала, Что нигде ей ходу нет;

Говорила, что приюта Нет ей в мире, нет житья, Что везде гонима люто… «А! — так вот что!» — думал я.

Вот сейчас же, верно, взбросит Взор молящий к небесам Да на бедность и попросит: Откажу. Я беден сам.

Только — нет! Потом так твердо На меня направя взор, Посетительница гордо Продолжала разговор.

Кто б такая?. Не из граций, И — конечно — не из муз! Никаких рекомендаций! Очень странно, признаюсь.

Хоть одета не по моде, Но — пристойно, скважин нет, Всё заветное в природе Платьем взято под секрет.

Кто б такая? — Напоследок (Кто ей дал на то права?) Начала мне так и эдак Сыпать резкие слова,

Хлещет бранью преобидной, Словно градом с высоты: Ты — такой, сякой, бесстыдный! — И давай со мной на ты.

«Ну, беда мне: нажил гостью!» Я уж смолк, глаза склоня, — Ни гугу! — А та со злостью Так и лезет на меня.

«Нет сомнения нисколько, — Я размыслил, — как тут быть? Сумасшедшая — и только! Как мне бабу с рук-то сбыть?

Как спровадить? — Тут извольте Дипломатику подвесть!» Вот и начал я: «Позвольте… То есть… с кем имею честь?.

Кто вы? Есть у вас родные?» А она: «Мне бог — родня. _Правда

«Вы себя принарядили, — Не узнал вас оттого; Прежде, кажется, ходили Просто так — безо всего».

«Да, бывало мне привычно Появляться в наготе, Да сказали — неприлично! Времена пошли не те.

Приоделась. Спорить с веком Не хочу, а всё же — нет — Не сошлась я с человеком, Всё меня не любит свет.

Прежде многих гнула круто При Великом я Петре, И порою в виде шута Появлялась при дворе.

Царь мою прощал мне дикость И доволен был вполне. Чем сильнее в ком великость, Тем сильней любовь ко мне.

Говорю, бывало, грубо И со злостью натощак, — Многим было и не любо, А терпели кое-как.

Ведь и нынче без уклонок Правдолюбья полон царь, Да уж свет стал больно тонок И хитер — не то что встарь.

Уж к иным теперь и с лаской Подойдешь — кричат: „Назад!“ Что тут делать? — Раз под маской Забралась я в маскарад, —

И, под важностью пустою Видя темные дела, К господину со звездою Там я с книксом подошла.

Он зевал, а тут от скуки Обратился вмиг ко мне, И дрожит, и жмет мне руки; »Ah! Beau masque! Je te connais" {*}. {* «Ax! Прекрасная маска! Я тебя знаю» (франц.). — Ред.}

«Ты узнал меня, — я рада. С откровенностью прямой В пестрой свалке маскарада Потолкуем, милый мой!

Правда — я. Со мной ты знался, Обо мне ты хлопотал, Как туда-сюда метался Да бессилен был и мал.

А теперь, как вздул ты перья, Что раскормленный петух, Стал ты чужд ко мне доверья И к моим намекам глух.

Обо мне где слово к речи, Там ты мастер — ух какой — Пожимать картинно плечи Да помахивать рукой.

Здравствуй! Вот мы где столкнулись! Тут я шепотом, тайком Начала лишь… Отвернулись — И пошли бочком, бочком.

Я к другому. То был тучный, Ловкий, бойкий на язык И весьма благополучный Полновесный откупщик,

С виду добрый, круглолицый… Хвать я под руку его Да насчет винца с водицей… Он смеется… „Ничего, —

Говорит, — такого рода Это дельце… не могу… Я-де нравственность народа Этой штучкой берегу.

Я люблю мою отчизну, — Говорит, — люблю я Русь; Видя сплошь дороговизну, Всё о бедных я пекусь.

Там сиротку, там вдовицу Утешаю. Вот — вдвоем Хочешь ехать за границу? Едем! — Славно поживем“.

»Бог с тобою! — говорю я. — У меня в уме не то. За границу не хочу я, И тебе туда на что?

Ведь и здесь тебе знакома Роскошь всех земных столиц. За границу! — Ведь и дома Ты выходишь из границ.

У тебя за чудом чудо, Дом твой золотом горит". — «Ну так что ж? А ты откуда Здесь явилась?» — говорит,

«Да сейчас из кабака я, Где ты много плутней ввел». — «Тьфу! Несносная какая! Убирайся ж!» -И пошел.

К звездоносцу-то лихому Подошел и стал с ним в ряд. Я потом к тому, к другому — Нет, — и слушать не хотят:

Мы-де знаем эти сказки! Подошла бы к одному, Да кругом толпятся маски, Нет и доступа к нему;

Те лишь прочь, уж те подскочут, Те и те его хотят, Рвут его, визжат, хохочут. «Милый! Милый!» — говорят,

Это — нежный, легкокрылый Друг веселья, скуки бич, Был сын Курочкина милый, Вечно милый Петр Ильич,

Между тем гроза висела В черной туче надо мной, — Те, кому я надоела, Объяснились меж собой:

Так и так. Пошла огласка! «Здесь, с другими зауряд, Неприличная есть маска — Надо вывесть, — говорят. —

Как змея с опасным жалом, Здесь та маска с языком. Надо вывесть со скандалом, Сиречь — с полным торжеством,

Ишь, себя средь маскарада Правдой дерзкая зовет! Разыскать, разведать надо, Где и как она живет».

Но по счастью, кров и пища Мне менялись в день из дня, Постоянного ж жилища Не имелось у меня —

Не нашли. И рады были, Что исчез мой в мире след, И в газетах объявили: «Успокойтесь! Правды нет;

Где-то без вести пропала, Страхом быв поражена, Так как прежде проживала Всё без паспорта она

И при наглом самозванстве Замечалась кое в чем, Как-то: в пьянстве, и буянстве, И шатании ночном.

Ныне — всё благополучно», Я ж тихонько здесь и там Укрывалась где сподручно — По каморкам, по углам.

Вижу — бал. Под ночи дымкой Люди пляшут до зари. Что ж мне так быть — нелюдимкой? Повернулась — раз-два-три —

И на бал влетела мухой — И, чтоб скуки избежать, Над танцующей старухой Завертясь, давай жужжать:

«Стыдно! Стыдно! Из танцорок Вышла, вышла, — ей жужжу. — С лишком сорок! С лишком сорок! Стыдно! Стыдно! Всем скажу».

Мучу бедную старуху: Чуть немного отлечу, Да опять, опять ей к уху, И опять застрекочу.

Та смутилась, побледнела. Кавалер ей: «Ах! Ваш вид… Что вдруг с вами?» — «Зашумело Что-то в ухе, — говорит, —

Что-то скверное такое… Ах, несносно! Дурно мне!» Я ж, прервав жужжанье злое, Поскорее — к стороне.

Подлетела к молодежи: Дай послушаю, что тут! И прислушалась: о боже! О творец мой! Страшно лгут!

Лгут мужчины без границы, — Ну, уж те на то пошли! Как же дамы, как девицы — Эти ангелы земли?.

Одного со мною пола! В подражанье, верно, мне Кое-что у них и голо, — И как бойко лгут оне!

Лгут — и нет средь бальной речи Откровенности следа: Только груди, только плечи Откровенны хоть куда!

Всюду сплетни, ковы, путы, Лепет женской клеветы; Платья ж пышно, пышно вздуты Полнотою пустоты.

Ложь — в глазах, в рукопожатьях, — Ложь — и шепотом, и вслух! Там — ломбардный запах в платьях, В бриллиантах тот же дух.

В том углу долгами пахнет, В этом — взятками несет, Там карман, тут совесть чахнет; Всех змей роскоши сосет.

Вот сошлись в сторонке двое. Разговор их: «Что вы? как?» — «Ничего». — «Нет — что такое? Вы невеселы». — «Да так —

Скучно! Денег нет, признаться». — «На себя должны пенять, — Вам бы чем-нибудь заняться!» — «Нет, мне лучше бы занять».

Там — девицы. Шепот: «Нина! Как ты ласкова к тому!.. Разве любишь? — Старичина! Можно ль чувствовать к нему?.»

«Quelle idee, ma chere! {*} Он сходен С чертом! Гадок! Вижу я — Для любви уж он не годен, А годился бы в мужья!» {* «Какая мысль, моя дорогая!» (Франц.). — Ред.}

Тошно стало мне на бале, — Всё обман, как погляжу, — И давай летать по зале Я с жужжаньем — жу-жу-жу, —

Зашумела что есть духу… Тут поднялся ропот злой — Закричали: «Выгнать муху!» И вошел лакей с метлой.

Я ж, все тайны обнаружив, — Между лент и марабу, Между блонд, цветов и кружев Поскорей — в камин, в трубу —

И на воздух! — И помчалась, Проклиная эту ложь, И потом где ни металась- В разных видах всюду то ж.

Там в театр я залетела И на сцену забралась, Да Шекспиром так взгремела, Что вся зала потряслась.

Что же пользы? — Огневая Без следов прошла гроза, — Тот при выходе, зевая, Протирал себе глаза,

Тот чихнул: стихом гигантским Как Шекспир в него метал, Он ему лишь, как шампанским, Только нос пощекотал.

И любви моей и дружбы, Словно тяжкого креста, Все бегут. Искала службы, — Не даются мне места.

Обращалась и к вельможам, Говорят: «На этот раз Вас принять к себе не можем; Мы совсем не знаем вас.

Эдак бродят и беглянки! Вы во что б пошли скорей?» Говорю: «Хоть в гувернантки — К воспитанию детей».

«А! Вы разве иностранка?» — «Нет, мой край — и здесь, и там». — «Что же вы за гувернантка? Как детей доверить вам?

Вы б учили жить их в свете По каким же образцам?» — «Я б старалась-де, чтоб дети Не подобились отцам».

«А! Так вот вы как хотите! Люди! Эй!» — Пошел трезвон. Раскричались: «Прогоните Эту бешеную вон!»

Убралась. Потом попала Я за дерзость в съезжий дом И везде перебывала — И в суде, и под судом.

Там — продажность, там — интриги, — Всех язвят слова мои; Я совалась уж и в книги, И в журнальные статьи.

Прежде «Стой, — кричали, — дура!» А теперь коё-куда Благородная цензура Пропускает иногда.

Место есть мне и в законе, И в евангельских чертах, Место — с кесарем на троне, Место — в мыслях и словах.

Эта сфера мне готова, Дальше ж, как ни стерегу — Ни из мысли, ни из слова В жизнь ворваться не могу;

Не могу вломиться в дело: Не пускают. Тьма преград! Всех нечестье одолело, В деле правды не хотят.

Против этой лжи проклятой, Чтоб пройти между теснин, — Нужен мощный мне ходатай, Нужен крепкий гражданин".

«От меня чего ж ты хочешь? — Наконец я вопросил. — Ждешь чего? О чем хлопочешь? У меня не много сил.

Если бедный стихотворец И пойдет, в твой рог трубя, Воевать — он ратоборец Ненадежный за тебя.

Он дороги не прорубит Сквозь дремучий лес тебе, А себя лишь только сгубит, Наживет врагов себе.

Закричат: „Да он — несносный! Он мутит наш мирный век, На беду — звонкоголосный, Беспокойный человек!“

Ты всё рвешься в безграничность, Если ж нет тебе границ — Ты как раз заденешь личность, А коснись-ка только лиц!

И меня с тобой прогонят, И меня с тобой убьют, И с тобою похоронят, Память вечную споют.

Мир на нас восстанет целый: Он ведь лжи могучий сын. На Руси твой голос смелый Царь лишь выдержит один —

Оттого что, в высшей доле, Рыцарь божьей правоты — Он на царственном престоле И высок и прям, как ты.

Не зови ж меня к тревогам! Поздно! Дай мне отдохнуть! Спать хочу я. С богом! С богом! Отправляйся! Добрый путь!

Если ж хочешь — в извещенье, Как с тобой я речь держу, О твоем я посещенье Добрым людям расскажу».

1857