Владимир Бенедиктов В музеуме скульптурных произведений

Ага! — Вы здесь, мои возлюбленные боги! Здорово, старики — сатиры козлогноги И нимфы юные! Виновник нежных мук — Амур — мальчишка, здесь, прищурясь, держит лук И верною стрелой мне прямо в сердце метит, Да нет, брат, опоздал: грудь каменную встретит Стрела твоя; шалишь!.. над сердцем старика Бессильна власть твоя. Смеюсь исподтишка Коварным замыслам. — А, это ты Венера! Какая стройность форм, гармония и мера! Из рук божественных одною грудь прикрыв, Другую наискось в полтела опустив, Стоишь, богиня, ты — светла, лунообразна; И дышишь в мраморе всей роскошью соблазна; А там — в углу, в тени — полуземной урод Любуется тобой, скривив беззубый рот, А позади тебя, с подглядкой плутоватой, Присел на корточки — повеса — фавн мохнатый. А тут крылатые, в гирлянду сплетены Малютки, мальчики, плутишки, шалуны: Побочные сынки! прелюбодейства крошки! Ручонки пухлые и скрюченные ножки, Заброшенные вверх. — Задумчиво поник Здесь целомудрия богини важный лик; Смотрю и думаю, — и все сомненья боле: Не зависть ли уж тут! Не девство поневоле! Вот нимфы разные от пиндовых вершин: Та выгнутой рукой склоняет свой кувшин И льет незримою, божественную влагу; Та силится бежать — и замерла — ни шагу! Страсть догнала ее… Противиться нельзя! Покровы падают с плеча ее скользя, И разъясняются последние загадки, — И мягки, нежны так одежд упавших складки, Что ощупью рукой проверить я хочу, Не горный ли виссон перстами захвачу; Касаюсь: камень, — да!.. Нет все еще немножко Сомнительно. — А как прелестна эта ножка! Коснулся до нее, да страх меня берет… Вот — вижу — Геркулес! Надулись мышцы, жилы; Подъята палица… Я трус; громадной силы Боюсь: я тощ и слаб — итак, прощай, силач, Рази немейских львов! А я вприпрыжку, вскачь Спешу к другим. Прощай! — А! Вот где, вот Приманка!.. Сладчайшим, крепким сном покоится вакханка; Под тяжесть головы, сронившей вязь венка, В упругой полноте закинута рука; В разбросе волосы объемлют выгиб шеи И падают на грудь, как вьющиеся змеи; Как в чувственности здесь ваятель стал высок! Мне в мраморе сквозит и кровь, и гроздий сок. А вот стоят в кусках, но и в кусках велики, Священной пылью лет подернуты антики: Привет вам, ветхие! — Кто ж это, кто такой Стоит без головы, с отшибленной рукой? У тех чуть держатся отшибленный ноги; Там — только торс один. Изломанные боги! Мы сходны участью: я тоже изможден, Расшиблен страстию и в членах поврежден; Но есть и разница великая меж нами: Все восхищаются и в переломке вами, Тогда как мне, — Увы! — сужден другой удел: Не любовались мной, когда я был и цел.

И ты, Юпитер, здесь. Проказник! Шут потешник! Здорово, старый бог! Здорово, старый грешник! Здорово, старый чорт! — Ишь как еще могуч Старинный двигатель молниеносных туч! Охотник лакомый, до этих нимф прелестных! Любил земное ты и в существах небесных. Досель еще на них ты мечешь жадный взгляд. Я знаю: ты во всех был превращаться рад Для милых — в лебедя, что верно, помнит Леда, Где надо — в юношу, в орла — для Ганимеда, И высунув рога и утучнив бока, Влюбленный ты мычал и в образе быка; Бесстыдник! Посмотри: один сатир нескрытно Смеется над тобой так сладко, аппетитно (Забыто, что в руках властителя — гроза), Смеется он; его прищурились глаза, И расплылись черты так влажно, шаловливо, В морщинке каждой смех гнездится так игриво, Что каждый раз, к нему едва оборочусь, — Я громко, от души, невольно засмеюсь. Но — мне пора домой; устал я ноют ноги… Как с вами весело, о мраморные боги!

1859