Ольга Берггольц Армия

Мне скажут — Армия… Я вспомню день — зимой, январский день сорок второго года. Моя подруга шла с детьми домой — они несли с реки в бутылках воду. Их путь был страшен, хоть и недалек. И подошел к ним человек в шинели, взглянул — и вынул хлебный свой паек, трехсотграммовый, весь обледенелый. И разломил, и детям дал чужим, и постоял, пока они поели. И мать рукою серою, как дым, дотронулась до рукава шинели. Дотронулась, не посветлев в лице… Не ведал мир движенья благодарней! Мы знали всё о жизни наших армий, стоявших с нами в городе, в кольце. … Они расстались. Мать пошла направо, боец вперед — по снегу и по льду. Он шел на фронт, за Нарвскую заставу, от голода качаясь на ходу. Он шел на фронт, мучительно палим стыдом отца, мужчины и солдата: огромный город умирал за ним в седых лучах январского заката. Он шел на фронт, одолевая бред, все время помня — нет, не помня — зная, что женщина глядит ему вослед, благодаря его, не укоряя. Он снег глотал, он чувствовал с досадой, что слишком тяжелеет автомат, добрел до фронта и пополз в засаду на истребленье вражеских солдат… … Теперь ты понимаешь — почему нет Армии на всей земле любимей, нет преданней ее народу своему, великодушней и непобедимей!

Январь 1942