Шарль Бодлер Путешествие на остров Цитеру

Как птица, радостно порхая вкруг снастей, Мой дух стремился вдаль, надеждой окрыленный, И улетал корабль, как ангел, опьяненный Лазурью ясною и золотом лучей. Вот остров сумрачный и черный… То — Цитера, Превознесенная напевами страна; О, как безрадостна, безжизненна она! В ней — рай холостяков, в ней скучно все и серо.

Цитера, остров тайн и праздников любви, Где всюду реет тень классической Венеры, Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры, Как благовония тяжелые струи;

Где лес зеленых мирт своих благоуханья Сливает с запахом священных белых роз, Где дымкой ладана восходят волны грез, Признания любви и вздохи обожанья;

Где несмолкаемо воркуют голубки! — Цитера — груда скал, утес бесплодный, мглистый. Где только слышатся пронзительные свисты, Где ужас узрел я, исполненный тоски!

О нет! То не был храм, окутанный тенями, Где жрица юная, прекрасна и легка, Приоткрывая грудь дыханью ветерка, В цветы влюбленная, сжигала плоть огнями;

Лишь только белые спугнули паруса Птиц возле берега, и мы к нему пристали, Три черные столба нежданно нам предстали, Как кипарисов ряд, взбегая в небеса.

На труп повешенный насев со всех сторон, Добычу вороны безжалостно терзали И клювы грязные, как долота, вонзали Во все места, и был он кровью обагрен.

Зияли дырами два глаза, а кишки Из чрева полого текли волной тлетворной, И палачи, едой пресытившись позорной, Срывали с остова истлевшие куски.

И, морды вверх подняв, под этим трупом вкруг Кишели жадные стада четвероногих, Где самый крупный зверь средь стаи мелких многих Был главным палачом с толпою верных слуг.

А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных! Все издевательства безмолвно ты сносил, Как искупление по воле высших сил Всех культов мерзостных и всех грехов ужасных.

Твои страдания, потешный труп, — мои! Пока я созерцал разодранные члены, Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены, Как рвота горькая, как давних слез ручьи.

Перед тобой, бедняк, не в силах побороть Я был забытый бред среди камней Цитеры; Клюв острый ворона и челюсти пантеры Опять, как некогда, в мою вонзились плоть!

Лазурь была чиста и было гладко море; А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша, Себя окутала навек моя душа Тяжелым саваном зловещих аллегорий.

На острове Любви я мог ли не узнать Под перекладиной свое изображенье?. О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращенья И душу бедную и тело созерцать!