Дмитрий Быков Третья баллада

Какая была компания, какая резвость и прыть! Понятно было заранее, что долго ей не прожить. Словно палкой по частоколу, выбивали наш гордый строй. Первый умер, пошедши в школу, и окончив школу, второй. Третий помер, когда впервые получил ногой по лицу, Отрабатывая строевые упражнения на плацу. Четвертый умер от страха, в душном его дыму, А пятый был парень-рубаха и умер с тоски по нему.

Шестой удавился, седьмой застрелился, с трудом достав пистолет, Восьмой уцелел, потому что молился, и вынул счастливый билет, Пристроился у каравая, сумел избежать нищеты, Однако не избежал трамвая, в котором уехала ты, Сказав перед этим честно и грубо, что есть другой человек, — И сразу трое врезали дуба, поняв, что это навек.

Пятнадцатый умер от скуки, идя на работу зимой. Шестнадцатый умер от скуки, придя с работы домой. Двадцатый ходил шатаясь, поскольку он начал пить, И чудом не умер, пытаясь на горло себе наступить. Покуда с ногой на горле влачил он свои года, Пятеро перемерли от жалости и стыда, Тридцатый сломался при виде нахала, который грозил ножом. Теперь нас осталось довольно мало, и мы себя бережем.

Так что нынешний ходит по струнке, охраняет свой каравай, шепчет, глотает слюнки, твердит себе «не зевай», Бежит любых безобразий, не топит тоски в вине, Боится случайных связей, а не случайных — вдвойне, на одиноком ложе тоска ему давит грудь. Вот так он живет — и тоже подохнет когда-нибудь.

Но в этой жизни проклятой надеемся мы порой, Что некий пятидесятый, а может быть, сто второй, Которого глаза краем мы видели пару раз, Которого мы не знаем, который не знает нас, — подвержен высшей опеке, и слышит ангельский смех, И потому навеки останется после всех.