Ольга Ермолаева Барственный Шехтель все ирисы лепит на фриз...

Барственный Шехтель все ирисы лепит на фриз, — впрочем, не лучше и у мирискусников вербы… …Я не люблю е г о дерганых пьес, изнервленных актрис, и отношусь негативно к предсмертным «Их штербе!».

Я не люблю этих всех мезонинов, фальшивых озер, чаек, сестер, вахлака-добряка дядю Ваню; я не люблю Станиславского — ферт и позер, тоже, садюга, мучитель, пошел бы он в баню!..

Каждому времени — (водка-селедка!) — символы свои. Этому: косоворотка, бархотка, чахотка… Мне неприятны и Книппер усатая, и Ликиных два намечающихся подбородка…

Как гимназистка, портреты его берегу. Вонь сулемы и фальшивую синь купороса — всё не люблю! — но я жить без н е г о не могу, без таганрогского провинциала, без пышноволоса…

Дичь, моветон-фельетон: «Чехонте…» Это бедность, гроши за труды. Руки — чудесны, у м е л, видно, делать уколы… Как я люблю, что он садит повсюду сады, лечит в холеру и строит крестьянские школы.

На фиг нужны мне его Угадай-Откатай, но как же мил, на ступенях, держащий собачку… Детское это, Гиляю: «Устал. Покатай…» (Правда, устал), и уселся в садовую тачку.

…Все еще пред объективом снимает пенсне: как по-мужски привлекателен, знает, наверно. С траурной бабочкой легких в слепящей московской весне все тяжелей совладать ему, вот что особенно скверно!

…Это он в Ялте, со смуглым татарским лицом; так обострившимся и от болезни тревожным. Пестро-сиренева галька, сверкает самшит пред крыльцом, море серебряно, счастье мерещится странно-возможным.

Слава тебе, бифокальное зренье, модерн, арт нуво! это дорожка оранжева, та синей смальты, а это — это вибрация, световоздушной среды торжество, медитативная и суггестивная функции света!

…Как я люблю его строгость, и вечную стройность, и рост… Тьма пеленает слоями садовое светлое кресло; жизнь поднимается от Ореанды — (усилился к ночи норд-ост!) — грузной музыкой — се марш духового оркестра…

…Отгостевавши в ночном кабаке «Думский клуб» — это не то, что последний кабак у заставы! — вижу, что в галстух на снимке прибавлен внезапный уступ: не было утром! — и узел смещен чуть налево, нет, вправо…

Господи, галстух наивный, в горох!.. Что же, день изо дня знаю, пока я живу, эта связь непреложна. «Что вы наделали? Вы погубили меня!» — этому дорогому и в мыслях сказать невозможно.

23 декабря 2004 года