Сергей Есенин На Кавказе

Издревле русский наш Парнас Тянуло к незнакомым странам, И больше всех лишь ты, Кавказ, Звенел загадочным туманом.

Здесь Пушкин в чувственном огне Слагал душой своей опальной: «Не пой, красавица, при мне Ты песен Грузии печальной».

И Лермонтов, тоску леча, Нам рассказал про Азамата, Как он за лошадь Казбича Давал сестру заместо злата.

За грусть и жёлчь в своем лице Кипенья желтых рек достоин, Он, как поэт и офицер, Был пулей друга успокоен.

И Грибоедов здесь зарыт, Как наша дань персидской хмари, В подножии большой горы Он спит под плач зурны и тари.

А ныне я в твою безглядь Пришел, не ведая причины: Родной ли прах здесь обрыдать Иль подсмотреть свой час кончины!

Мне все равно! Я полон дум О них, ушедших и великих. Их исцелял гортанный шум Твоих долин и речек диких.

Они бежали от врагов И от друзей сюда бежали, Чтоб только слышать звон шагов Да видеть с гор глухие дали.

И я от тех же зол и бед Бежал, навек простясь с богемой, Зане созрел во мне поэт С большой эпическою темой.

Мне мил стихов российский жар. Есть Маяковский, есть и кроме, Но он, их главный штабс-маляр, Поет о пробках в Моссельпроме.

И Клюев, ладожский дьячок, Его стихи как телогрейка, Но я их вслух вчера прочел — И в клетке сдохла канарейка.

Других уж нечего считать, Они под хладным солнцем зреют. Бумаги даже замарать И то, как надо, не умеют.

Прости, Кавказ, что я о них Тебе промолвил ненароком, Ты научи мой русских стих Кизиловым струиться соком.

Чтоб, воротясь опять в Москву, Я мог прекраснейшей поэмой Забыть ненужную тоску И не дружить вовек с богемой.

И чтоб одно в моей стране Я мог твердить в свой час прощальный: «Не пой, красавица, при мне Ты песен Грузии печальной».

Сентябрь 1924, Тифлис