Илья Фаликов Нижний Кисловский переулок

О, непостижимая загадка, Третий Рим периода упадка строится теперь как никогда, строится, как Сталину не снится, спи, учитель, — старая столица прочие съедает города.

А на Нижней Кбисловке-Кислбовке свет — в окне, а мышь — не в мышеловке, честно ест ворованный свой хлеб. А лицом к шестнадцатому веку царь идет в свою библиотеку,

и поет дуэт — Борис и Глеб.

Жизнь испив в ее словарном блеске, ходит академик Соболевский несмотря на то, что вредно пить. Выпив сто цистерн медов и ядов, ходит академик Виноградов к Щепкиной-Куперник, может быть.

Это Книппер-Чехова, ребята! А была старушка глуховата, но держала ухо-то востро — это к ней идет с добром и лаской статный лейб-гвардеец Станиславский в глубину столетий, как в метро.

А поэт Гудзенко где-то рядом старых ран не лечит медом-ядом, у него хорошая жена. А упав с Харонова парома, вдоль стены по дому Моссельпрома тень летит — персидская княжна.

А ее отловит растаковский небоскреб товарищ Маяковский, честно на работу выходя. От его шагов мой дом трясется, трещина на доме остается, рухнет дом немного погодя.

Где бы ни играли в кошки-мышки с тенью герра Вольфа, то есть Мишки, жертвы Штази, думая о нем, — становясь все тоньше и незримей, я давно живу в четвертом Риме, то есть в измерении ином.

Становясь все тоньше и незримей, я давно живу в четвертом Риме — пятому вовеки не бывать. Господи, на что мне уповать?

Пусть освободит мое жилище свято место — станет только чище многомиллионная земля. А потом на днище котлована шапку просвещенного Ивана мы отыщем, больше не пыля.

2008