Александр Галич На сопках Манчжурии

Памяти М. М. Зощенко

В матершинном субботнем загуле шалманчика Обезьянка спала на плече у шарманщика, А когда просыпалась, глаза ее жуткие Выражали почти человечью отчаянность, А шарманка дудела про сопки манчжурские, А Тамарка-буфетчица очень печалилась…

— Спит гаолян, Сопки покрыты мглой…

Были и у Томки трали-вали, И не Томкой — Томочкою звали, Целовались с миленьким в осоке, И не пивом пахло, а апрелем, Может быть, и впрямь на той высотке Сгинул он, порубан и пострелян?!

— Вот из-за туч блеснула луна, Могилы хранят покой…

А последний шарманщик — обломок империи, Все пылил перед Томкой павлиньими перьями, Он выламывал, шкура, замашки буржуйские — То, мол, теплое пиво, то мясо прохладное, А шарманка дудела про сопки манчжурские, И спала на плече обезьянка прокатная…

— Тихо вокруг, Ветер туман унес…

И делясь тоской, как барышами, Подпевали шлюхи с алкашами, А шарманщик ел, зараза, хаши, Алкашам подмигивал прелестно: Дескать, деньги ваши — будут наши, Дескать, вам приятно — мне полезно!

— На сопках Манчжурии воины спят, И русских не слышно слез…

А часов этак в десять, а может, и ранее, Непонятный чудак появился в шалмании. Был похож он на вдруг постаревшего мальчика. За рассказ, напечатанный неким журнальчиком, Толстомордый подонок с глазами обманщика Объявил чудака — всенародно — обманщиком!

— Пусть гаолян Нам навевает сны…

Сел чудак за стол и вжался в угол, И легонько пальцами постукал, И сказал, что отдохнет немного, Помолчав, добавил напряженно, — «Если есть боржом, то ради Бога, Дайте мне бутылочку боржома…»

— Спите, герои русской земли, Отчизны родной сыны…

Обезьянка проснулась, тихонько зацокала, Загляделась на гостя, присевшего около, А Тамарка-буфетчица — сука рублевая, Покачала смущенно прическою пегою, И сказала: «Пардон, но у нас не столовая, Только вы обождите, я на угол сбегаю…»

— Спит гаолян, Сопки покрыты мглой…

А чудак глядел на обезьянку, Пальцами выстукивал морзянку, Словно бы он звал ее на помощь, Удивляясь своему бездомью, Словно бы он спрашивал: «Запомнишь?» И она кивала: «Да, запомню».

— Вот из-за туч блеснула луна, Могилы хранят покой…

Отодвинул шарманщик шарманку ботинкою, Прибежала Тамарка с боржомной бутылкой — И сама налила чудаку полстаканчика, (Не знавали в шалмане подобные почести), А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика, Приказала: «Играй, — человек в одиночестве».

— Тихо вокруг, Ветер туман унес…

Замолчали шлюхи с алкашами, Только мухи крыльями шуршали… Стало почему-то очень тихо, Наступила странная минута — Непонятное, чужое лихо — Стало общим лихом почему-то!

— На сопках Манчжурии воины спят, И русских не слышно слез…

Не взрывалось молчаньем, ни матом, ни брехами, Обезьянка сипела спаленными бронхами, И шарманщик, забыв трепотню свою барскую, Сам назначил себе — мол, играй, да помалкивай, — И почти что неслышно сказав: «Благодарствую!» — Наклонился чудак над рукою Тамаркиной…

— Пусть гаолян Нам навевает сны…

И ушел чудак, не взявши сдачи, Всем в шалмане пожелал удачи… Вот какая странная эпоха: Не горим в огне — и тонем в луже! Обезьянке было очень плохо, Человеку было много хуже!

— Спите, герои русской земли, Отчизны родной сыны…