Аделаида Герцык Был серый день, и серое дымилось море…

Fiat voluntas tua[1]

Был серый день, и серое дымилось море, И редкий дождь чуть капал влагою скупой, Когда ты села на песке с тоской во взоре И на колени мне склонилась головой Под бременем земного тяжкого томленья, Что претворить ты не смогла в небесное горенье. «мы лжем, когда мы молимся, — сказала ты,- Зачем мы говорим: да будет твоя воля, Когда нет сил переступить черты И покорить ему слепую свою долю? И ныне дух восстал и рвется из оков. Я не приемлю рок неотвратимый, Хочу, чтоб чаша проходила мимо, А если это дар, — я не прошу даров!» И я молчал, не знал ответных слов. Рукой касаясь головы твоей склоненной, Смотрел, как зыблется седой покров, И было жаль земли неозаренной… А ты, — ты думала, в немые глядя дали, Что мы христа с тобою распинали.