Леонид Губанов Ван Гог

Опять ему дожди выслушивать И ждать Иисуса на коленях. А вы его так верно сушите, Как бред, как жар и как холера. Его, как пса чужого, били вы, Не зная, что ему позволено -

Замазать Мир белилом Библии И сотворить его по-своему. Он утопал, из дома выселясь, Мысль нагорчили, ополчили. Судьба в подтяжках, словно виселица, Чтобы штаны не соскочили. Ах, ей ни капельки не стыдно — Ведь в ночь, когда убийство холила, Морщинистое сердце стыло — И мямлило в крови — ох, холодно! Эх, осень-сенюшка-осенюшка, В какое горбшко осели мы? Где нам любить? Где нам висеть? Винсент?

Когда зарю накрыла изморозь, Когда на юг уплыли лебеди, Надежда приходила издали С весёлыми словами лекаря. Казалось — что и боль подсована И поднимается, как в градуснике, А сердце — как большой подсолнух, Где выскребли всё семя радости. Он был холодный и голодный. Но в белом Лувре, в чёрной зале, Он на вопрос: «Как вы свободны?» — «На вечность целую я занят», — Ответил, чтоб не промахнуться, С такой улыбкой на лице, … Как после выстрела, в конце. Великие не продаются!