Валентин Катарсин Капля янтаря

1.

… А я проспал зарю, как будто ночью штудировал премудрости Эйнштейна, иль разгружал с картофелем вагоны, иль сделал женщиной тебя. Но не было того — я просто спал, наверно, отсыпался за всю бесчетность будущих бессонниц.

А ты смотрела в молодое утро: как лепестком росы напился гном, как пролетел над солнцем лебедь белый, качая отмороженным крылом. И вертолет — большая стрекоза, синь неба вентилировал над лесом. А озеро сверкало перламутром, в нем окуни хвостами поводили, как в танце бёдрами крутыми индианки, и выползал туман из перелеска: там, видимо, раскуривал всё утро кривую трубку врубелевский Пан.

Глубокие, бездонные глаза. Их вброд не перейти, в них тонут тайны. Я не одной из них не разгадал, а если б разгадал, то стал пропойцей иль великим…

Проснулся я, со лба откинул кепку, пропахшую травой и земляникой. А рядом ты, на корточки присев, забыв укрыть колени тонким платьем, рассматривала спелыми глазами, как на коре сосновой навернулась ещё живая капля янтаря. Я подозвал тебя, ты подошла доступная, простая, как не чудо…

…

И я искать уехал чудеса, и не куда-нибудь — за тридевять земель.

2.

Обнял мне ногу кирзовый сапог, и целовал в лицо небритый ветер, рассветы поднимали на леса, где я над рыжим, над лохматым солнцем играл земной звездой электросварки. Читал стихи на коренастой койке. Насквозь смолистым, пихтовым наваром пропах, как будто сделан был из пихты. И в лес, подобно Пришвину, влюбился. Так год прошел. Я чуда не нашел, хоть видел женщин и не только видел.

И ты приснилась мне… Зимой, когда на стеклах оледенели белые прибои, да ветры похотливо выли в трубах. Всё в том же платье, утром земляничным, когда на небе облако седое, похожее на Африку по форме, отогревало на веселом солнце простуженные в полночи бока.

Назвал я имя — ты не подошла, ты даже не услышала мой голос. Живая, недоступная, как чудо, присела возле мягкой мшистой кочки, по-детски вольно, платья не оправив, беседуя с ушастым, мудрым гномом, янтарную разглядывая каплю, что у сосны высокой навернулась на теплую, овеянную солнцем, шершавую, как нос собаки, щеку…

И так мне нестерпимо захотелось бежать туда, где есть к тебе дорога, бежать туда, где светят семафоры, вокзальный гул похож на банный гул, и прокопченный, черный паровоз, на спину нахлобучив шапку газа, еще не раскачал горячий поршень. Но бесполезно, нет к тебе дороги. Забыть тебя решил я белым утром.

3.

И год еще прошел. Трубило комарьё. В нагретых зноем травах букву «у» кузнечики учились говорить. На озере снимало солнце юбки дояркам из соседнего совхоза, и коростель скрипел, как сапоги директора на дымном совещанье.

… А ты не уходила из меня.

Осинник багровел, дни делались короче, и неба плач стучал о жесткий лист, и мокрый грач, напоминавший грека, обдумывал подробности отлета.

… А ты не уходила из меня.

Худела ртуть, и шерстяной мороз тер скулы белобровым лесорубам, гравировал на стелах ветки пальмы, и становилась мраморной земля.

… А ты не уходила из меня.

И вновь пришла весна. Снега потели, бродячий ветер, как на блюдце с чаем, дул по утрам на ледяную воду, на теплый цвет меняло небо колер, зеленая метель бродила в почках, стать курице хотелось дикой уткой, звучала в небе лира журавлей, и у гусей вожак с дороги сбился. Его гусыни звали «старым хреном», матерого, могучего, седого. А чем он виноват — дорогой древней не первый год водил он стаю с юга. Седую птицу подвели приметы: там — осенью осел лес непроходимый, там — через реку бросили плотину, там — под крылом виднелся новый город. Премудрый гусь земли не узнавал, и я чуть-чуть был в этом виноват.

… А ты не уходила из меня.

Так что ж это такое, как не чудо! Которое проспал янтарным утром, которое нашел и не теряю. Так что ж это такое, как не чудо! Раз самый будний день окрашен в праздник, раз сквозняки становятся ветрами, и лужи вырастают в океаны, и плавники меняются на крылья.

…

Сегодня ночь черней плакатной туши. Я вышел на крыльцо, глотнул мороза и в стылой глуби за затылком лунным увидел, как твои глаза сияют. А в них бездонность, боль моя и счастье…

Смотрю я в них и становлюсь великим.

1959