Иван Козлов Венгерский лес

_Баллада

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «Как сердцу сладостно любить Тебя, мой друг прелестный, И здесь, в лесу дремучем, жить С тобой — в тиши безвестной! Как ни красён наш Киев-град С его Днепром-рекою, Но я, мой друг, скитаться рад В степях один с тобою; С тобой любовь везде манит, Повсюду радость встретит, Ярчее солнышко горит, Яснее месяц светит.

Покинул я, пленен твоей Девичьей красотою, Край милый родины моей С приветливой семьею; Я бросил шум кровавых сеч, И славу жизни ратной, И верного коня, и меч, И шлем, и щит булатный, И стрелы меткие моя, И почести княжие За кудри русые твои, За очи голубые.

Но то волнует дух тоской, Что ты, родясь княжною, Простилась с негой золотой, Простясь с родной страною. Ах! прежде в тереме своем Ты жизнью лишь играла; Теперь под бедным шалашом Кручину здесь узнала. Бывало, в струны душу льешь, Их звоном всех пленяешь; Теперь волну и лен прядешь, И хрупкий лист сбираешь.

И, жертвой гневного отца, В чужбине, в тяжкой доле, Ты здесь подругой беглеца, Ты здесь не можешь боле Себя, как прежде, наряжать Узорчатой парчою И грудь прелестную скрывать Под дымчатой фатою. Не для тебя, мой милый друг, И шелк, и бархат нежный; Не вьется радужный жемчуг Вкруг шеи белоснежной».

— «О милый, милый! для чего, Крушась моей судьбою, Ты ясность сердца моего Мрачишь своей тоскою? Увяла б в светлых теремах Моя без цвета младость; А здесь с тобой, в чужих лесах, Нашла любовь и радость; И ты любил не жемчуги, Не камни дорогие, А кудри русые мои И очи голубые».

Так на дунайских берегах, От родины далеко, В дремучих Венгрии лесах, Гоним судьбой жестокой, Скитался витязь молодой С подругою прекрасной,- И дал край дикий и чужой Приют им безопасный. Вотще разгневанный отец Погони посылает; Их сочетал святый венец; Их темный лес скрывает.

Остан забыл, узнав ее, И славу, и свободу; Он ею жил, он за нее Прошел бы огнь и воду; Ах! за нее в борьбе с судьбой На что он ее решится? Он с ней пылающей душой К прекрасному стремится. Она отрадою в бедах, Всех чувств и дум виною, Его надеждой в небесах И радостью земною.

И, чувством счастлива своим, В восторгах сердца тая, Веледа в бедной доле с ним Нашла утехи рая; Но что-то мрачное порой Останов дух смущает, И что-то дивною тоской Взор ясный затмевает; Какой-то думой угнетен, Таится он от милой И будто гонит грозный сон Из памяти унылой.

И тайный страх расстаться с ней Невольно в грудь теснится; Он ловит звук ее речей, Глядит — не наглядится, И грусть свою, и тайный страх В молчаньи скрыв тяжелом, С слезами часто на глазах, Твердит ей о веселом; То вдруг задумчивый вздохнет, То вдруг с улыбкой взглянет; Но сердце сердцу весть дает; И кто любовь обманет?

Печалью друга день и ночь Веледа волновалась; Всё усладить, всему помочь Надежда ей мечталась. Как бури сердца отгадать Безоблачной душою? Остану можно ль тосковать, Когда Остан со мною? И мнила: как он ни таит Тоски своей причину, Любовь моя развеселит Останову кручину.

Чуть в думы милый погружен,- Она их разгоняет Бесценной лаской тех имен, Что сердце вымышляет,- И блеск дает красе своей Нарядами простыми, И шелку золотых кудрей Цветками полевыми. Когда ж в приютный уголок Уж темный вечер сходит, Она, вздув яркий огонек, Беседу с ним заводит.

И быль родимой старины Рассказы оживляла; Могучих прадедов войны С их славой вспоминала, Иль юной пленницы тоску, И половцев набеги, И Киев-град, и Днепр-реку, И роскошь мирной неги; То песни родины святой Она ему певала; То молча к груди молодой Со вздохом прижимала.

Но с детской нежностью она Как друга ни ласкает,- Печалью всё душа полна, Ничто не услаждает; Напрасно всё, и с каждым днем Его страшнее думы; Сидит с нахмуренным челом, Задумчивый, угрюмый; О странном вдруг заговорит, Бледнея, запинаясь; Промолвит слово — и молчит, Невольно содрогаясь.

И уж на ту, кем он пленен, Едва возводит очи; И в темном лесе бродит он С зари до темной ночи. Раз смерклось, а Остана нет,- И бедная подруга, В раздумье, подгорюнясь, ждет Тоскующего друга,- И вне себя Остан вбежал, Пот градом, дыбом волос, Взор дикий ужасом сверкал, Дрожащий замер голос.

«Он здесь, он здесь!» — «Кто, милый, кто?» — «Он в ночь придет за мною, Он мертвым пал; страшись его!» — «О, друг мой! что с тобою?» — «Луна и кровь!» — «Чья, милый, чья? Ах! страшными мечтами Почто измучил ты себя? Хранитель-ангел с нами! Какая кровь? удары чьи? За что? скажи! какие?» — «За кудри русые твои, За очи голубые!»

И что придумать, что начать С тех пор она не знала,- Лишь только пресвятую мать За друга умоляла. И на младых ее щеках Уже не рдеют розы; Не видно радости в очах,- И льются, льются слезы. Всё то, чем сердце билось в ней, Что душу оживляло, Исчезло всё — и светлых дней Как будто не бывало.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Туманный небосклон яснел, Улегся вихрь летучий, Лишь гром вдали еще гремел, И, рассекая тучи, Вилася молния змеей; Дождь не шумел; пылает Заря огнистой полосой, И блеск свой отражает На темно-сизых облаках Румяною струею, И тучи зыблются в волнах Багровою грядою.

Но вечер бурный догорел, Лишь зарево алеет; Уж бор зеленый потемнел, Уж ночь прохладой веет; Дыханье свежих ветерков Несет с полей росистых И нежный аромат цветов, И запах трав душистых; И по холмам уже горят Огни сторожевые; И скалы мшистые стоят, Как призраки ночные.

Остан, давно забытый сном И мучимый тоскою, Сидел на берегу крутом С подругой молодою; Невольно всё его страшит, Всё в ужас дух приводит; На свод небес она глядит, Он вдаль, где сумрак бродит; И будто тайны вещий глас Ему напоминает, Что к сердцу он в последний раз Веледу прижимает.

Но вот и полночь уж близка, Сгустился мрак в долинах, В дремоте катится река, Сон мертвый на равнинах,- Лишь там далеко за рекой Зарница всё мелькает, Лишь тихий шорох чуть порой По рощам пробегает. Но вот блеснул сребристый луч, Проник и в лес, и в волны,- И над дубравой из-за туч Выходит месяц полный.

«О месяц, месяц, не свети! Померкни, месяц ясный!» — «Зачем же меркнуть? друг, взгляни, Как, светлый и прекрасный, Теперь спешит он разгонять Мрак ночи и туманы И блеск таинственный бросать На сонные поляны! Взгляни, как он с высот небес В струях реки играет, И нивы мирные, и лес, И дол осеребряет!»

— «Ты помнишь ночь, как ты со мной Из терема бежала? Он так светил!» — «О милый мой! И я о том мечтала. Я помню: он тогда сиял Так радостно над нами, И путь к венцу нам озарял Блестящими лучами». — «Творец, ты знаешь всё!.. Прости!.. Увы! в тот час ужасный!.. О месяц, месяц, не свети! Померкни, месяц ясный!»

И кинул он потухший взор С утесистой стремнины На светлую реку, на бор, На тихие долины! Но не красу их очи зрят; В нем чувства дух смущают: Там звуки чудные страшат, Тут призраки летают, То с тяжким стоном и глухим Волна ночная плещет, То меч кровавый перед ним В дыму прозрачном блещет.

Нет, нет! Остан не победит Души своей тревоги,- Встает, с Веледою спешит Скорей под кров убогий; Идут, поля в глубоком сне, Ничто не колыхнется, Лишь гул шагов их в тишине За ними вслед несется; Глухая полночь; всё вокруг При месяце яснеет; Чета проходит лес… и вдруг От страха цепенеет.

Неведомый в глуши лесной Пришлец их ожидает; Но мрачный лик под пеленой От них пришлец скрывает; И в свете лунном пелена Белеет гробовая, И кровь струей на ней видна, Знать, тайно пролитая; И пред четою он стоял Недвижен и безмолвный; Остану только указал Рукой на месяц полный.

И тот, как громом поражен, Хотел бы в землю скрыться; Не мог обнять Веледы он, Не мог перекреститься; А что ж с Веледой? Ах! Она К Остану припадает; Душа в ней ужасом полна; В ней сердце замирает; Но страждет друг,- и страсть сильней; Прочь ужас, прочь смятенье! Веледа робкая смелей Глядит на привиденье:

«О! кто же ты, пришлец ночной, Могилы хладной житель? Как расступилась над тобой Подземная обитель? Что к нам могло тебя привесть? Что страждущих тревожишь? Откуда ты? какую весть Загробную приносишь?» На те слова главой оно Задумчиво качнуло — Пошевелилось полотно,- Под полотном вздохнуло,-

И томный голос пророптал, В слух тихо проникая: «Мой час настал, мой цвет увял; Я жертва гробовая! Но если кто перекрестит Меня тремя крестами,- Опять, приняв мой прежний вид, Предстану я пред вами». И вдруг чудесная далась Тогда Веледе сила,- И мертвеца вот в первый раз Она перекрестила,-

И взвыл мертвец,- и в дым густой Облекся весь, и рделся, Как уголь красный; кровь струей,- И саван загорелся. Крестит в другой раз,- пелена Спадает, блещут очи, Как два блуждающих огня Во тме осенней ночи; И смерть лицо его мрачит; Уж страх владеет ею, Чуть дышит; в третий раз крестит — И брат родной пред нею:

«Извед! Извед! родной мой брат! О детства спутник милый, Останов друг! увы! ты взят Безвременной могилой». И взор мертвец палящий свой На витязя бросает: «Остан — твой муж — убийца мой,- Веледе он вещает,- И знает то одна луна С днепровскими волнами; Но кровь Изведова страшна,- И божий суд над нами!»

И что с преступником сбылось, То в мраке ночь сокрыла; Следов жилища не нашлось, Явилась вдруг могила.- И страшная о лесе том Молва везде несется; И голос дровосека в нем С тех пор не раздается. И как вечерний час пробьет И в сумрак бор оденет, Ни пеший мимо не пройдет, Ни конный не проедет!

Когда ж повсюду тишина И мертвое молчанье И полуночная луна Льет томное сиянье, Из тесной кельи гробовой Тень бледная выходит И грустно, в час урочный свой, В лесу дремучем бродит, Луны в мерцающих лучах Под соснами мелькает,- И вой могильный на скалах Протяжно умирает.

И с тех же пор, в лесной глуши, В пещере, близ Дуная, Жить начала в святой тиши Отшельница младая. И там пред ранней ли зарей Чуть брезжит над холмами, Иль свод небес в красе ночной Усеян весь звездами,- Она в молитве и в слезах И пламенной душою Летит к тому, кто в небесах Отцом нам и судьею.

В пещере той пять целых лет Отшельница молилась; Но раз ее в пещере нет; Куда, не знают, скрылась… Лишь слух прошел по деревням,- Соседи прибежали, Пошли за нею по следам, Искали, не сыскали; Пришли и в лес, как ни страшна Останова могила,- И на могиле той она Жизнь юную сложила.

И в вечном сне она цвела,- Те ж прелести младые, И к небу очи подняла, Как небо голубые, И кудри русые волной, Развившися, лежали И грудь невинную собой Стыдливо одевали; Вся в белых розах; на устах С улыбкою небесной; И крест сияющий в руках, Кем данный, неизвестно.

И был тот день благих небес С виновным примиренья. Уж не страшит дремучий лес; Уж нет там привиденья; Опять, как прежде, всё цветет; Стал весел бор унылый, И сладко соловей поет Над тихою могилой; И звезды только что блеснут Приветными огнями,- Девицы сельские идут К ней с свежими цветами.

1826-1827