Михаил Кузмин Зеркальным золотом вращаясь...

Зеркальным золотом вращаясь в пересечении лучей, (Лицо, лицо, лицо!..) стоит за царскими вратами невыносимый и ничей!

В осиной талии Сиама искривленно качнулся Крит (Лицо, лицо, лицо!..) В сети сферических сияний неугасаемо горит.

Если закрыть лицо покрывалом плотным, прожжется шитье тем же ликом. Заточить в горницу без дверей и окон, с вращающимся потолком и черным ладаном, в тайную и страшную молельню, — вылезет лицо наружу плесенью, обугленным и священным знаком. Со дна моря подымется невиданной водорослью, из могилы прорастет анемонами, лиловым, томным огнем замреет с бездонных болот…

Турин, Турин, блаженный город, в куске полотна химическое богословье хранящий, радуйся ныне и присно!

Турманом голубь: «Турин!» — кричит, Потоком По-река посреди кипит, Солдатская стоянка окаменела навек, Я — город и стены, жив человек! Из ризницы тесной хитон несу, Самого Господа Господом спасу!

Не потопишь, не зароешь, не запрешь, не сожжешь, не вырубишь, не вымолишь своего лица, бедный царек, как сам изрек!

В бездумные, легкие, птичьи дни — выступало. Когда воли смертельной загорались огни — выступало. Когда голы мы были, как осенние пни, — выступало. Когда жалкая воля шептала: «распни!» — выступало.

Отчалил золотой апрель на чайных парусах чудесных, — дух травяной, ветровый хмель, расплавы янтарей небесных! Ручьи рокочут веселей, а сердце бьется и боится: все чище, девственней, белей таинственная плащаница.

Открываю руки, открываю сердце, задерживаю дыханье, глаза перемещаю в грудь, желанье — в голову, способность двигаться — в уши, слух — в ноги, пугаю небо, жду чуда, не дышу… Еще, еще…

Кровь запела густо и внятно: «Увидишь опять вещие пятна».

Апрель 1923