Семен Липкин Завоеватель

О это море, колыбель изустных Повествований, хроник простодушных, О Понт Эвксинский после захолустных, Степных местечек и закатов душных! Великолепен мир, когда он целый, Хотя и составной, и виден глазу Не в перекрестье ниточек прицела, А широко, со всех сторон и сразу.

Мне хорошо с тобою, ветр соленый, С Европой настоящей и не старой, С атлантами, поднявшими балконы, С театром у приморского бульвара. По улицам, бегущим вниз, иду я Наверх, легко дышу нектаром юга, И, каменного герцога минуя, Я приближаюсь к центру полукруга.

Строенья в стиле греческих колоний, Дух Генуи в стенах полуразвалин, И тот же известняк, что в Вавилоне, — Он так же темен, порист и печален. Бедны полупустые магазины, Но где-то есть, я слышал, барахолка. Все по душе мне: шумные румыны, У церкви — старенькая богомолка…

Фурункулезный, круглый ростбиф-наци, — Мне обер дал сегодня увольненье. День без придирок, желчных ламентаций И ожиданья трезвое волненье. С фамилией, на Вавилон похожей, Какой-то русский написал занятно О здешних нравах… Кто же я? Прохожий? Завоеватель? Мутно, непонятно,

И если правду говорить, трусливо, Ничтожно я живу. И город вскоре Окончится, и слева, вдоль обрыва, Рассердится невидимое море. А справа — кладбище, тропа к спасенью. Спят мертвые, убитые не нами. Надгробья у стены, под мирной сенью, Испещрены чужими именами.

Я не могу прочесть, но я их знаю, — Те буквы, по которым наш Спаситель Читать учился в мастерской отцовской, А мать месила тесто и порою Его кудрей касалась локотком. О горе нам, в злодействе позабывшим, Что убивать нельзя живых, покуда О мертвых память не истреблена!

1973