Николай Львов Ивану Матвеевичу Муравьеву

Пусть крутят в крючки темно-русые И с просединой волоса мои, А слова мои, слуги быстрые Духа жаркого, сердца русского, Пусть запишет нам парень грамотной.

Каково же мне титулярному, Что нет времени и к друзьям своим Самому писнуть: «Не прогневайтесь, Что спасибо вам опоздал сказать За жадобную ладу грамотку». Любо было мне получить ее, Прочитав ее, я задумался, А задумавшись, слово вымолвил: «Рано, рано ты, млад ясен сокол, Со тепла гнезда подымаешься, Оставляешь ты дом отеческой И родимую нашу сторону. Покидаешь ты верных слуг твоих, С другом пламенным разлучаешься. Ах! не с ним ли ты тайну речь держал? Чтобы вместе жить неразлучно век, Чтобы пищу есть с одного стола, А платие носить с одного плеча, А теперь, сокол, птичка острая, Не простяся с ним, возвиваешься...»

Залетел сокол уж за облако… Что за облако лучезарное, Лучезарное, иноземное, Любо там тебе? В молодых летах На заморский край мы в раек глядим, Блеском радужным я прельщался сам; Но из-за моря все домой глядел, Нет утех прямых, мне казалось, там, Где нельзя ими поделиться с кем! Где пролить нельзя животворный дух Счастья русского в недры русские, С кем подержишь там богатырску речь? С кем отважную грянешь песенку? Исполинский дух наших отчичей Во чужих землях людям кажется Сверхъестественным исступлением! Да и как ему не казаться так? Во чужих землях все по ниточке, На безмен слова, на аршин шаги. Там сидят, сидят да подумают, А подумавши, отдохнуть пойдут, Отдохнувши уж, трубку выкурят И, задумавшись, работать начнут, Нет ни песенки, нет ни шуточки, А у нашего, православного, Дело всякое между рук горит, Разговор его — громовой удар, От речей его искры сыплются, По следам за ним коромыслом пыль! Уже в горести мне мечтается, Что смотря на твой восхищенный взгляд, Слыша быструю речь российскую, Иноземец мой бельмы вытращил И веревками запасается… Горько стало мне, удаленному, Представлять тебя в пеленах таких, Поднялась было грудь… Я вздох сдержал, Но живой слезы капля теплая Из-под вежд моих вырывается, Оживленная чистой радостью, Скоро катится вдоль по грамотке, Ищет местечка успокоиться И на том самом стала трепетно, Где написано было: «Счастлив я».

Растворенное счастье радостью Сообщением умножается! Не смывается слово милое Каплей теплою слез приятельских, Но черты его увеличились, Распростерся их цвет торжественный. Вдруг прозрачная и блестящая, Прибежавшая к слову капелька, Встрепенувшися, облачилася В ризу счастия, в пурпур дружества И с торжественным шумом некаким За собой влечет свой безмерный шлейф…

Тут меня уж как пронял смех такой! Пошла… Ишь, барыня, поди, ну Бог с тобой. И что за шлейф! Что за покрой! Ведь мне пора С двора Долой: В Кремле поставить трон златой, На нем несгладимой чертой Везде я напишу «Л...», Которой будет к нам весной, Так я обязан головой С моей отеческой страной Исправным в срок явиться, Чтоб счастью русскому чин чином о Святой Где было воцариться.

1793