Самуил Маршак Быль-небылица

_Разговор в парадном подъезде

Шли пионеры вчетвером В одно из воскресений, Как вдруг вдали ударил гром И хлынул дождь весенний.

От градин, падавших с небес, От молнии и грома Ушли ребята под навес — В подъезд чужого дома.

Они сидели у дверей В прохладе и смотрели, Как два потока все быстрей Бежали по панели.

Как забурлила в желобах Вода, сбегая с крыши, Как потемнели на столбах Вчерашние афиши…

Вошли в подъезд два маляра, Встряхнувшись, точно утки,— Как будто кто-то из ведра Их окатил для шутки.

Вошел старик, очки протёр, Запасся папиросой И начал долгий разговор С короткого вопроса:

— Вы, верно, жители Москвы? — Да, здешние — с Арбата.

— Ну, так не скажете ли вы, Чей этот дом, ребята?

— Чей это дом? Который дом? — А тот, где надпись «Гастроном» И на стене газета.

— Ничей,— ответил пионер. Другой сказал: — СССР. А третий: — Моссовета.

Старик подумал, покурил И не спеша заговорил:

— Была владелицей его До вашего рожденья Аделаида Хитрово.— Спросили мальчики: — Чего? Что это значит «Хитрово»? Какое учрежденье?

— Не учрежденье, а лицо!— Сказал невозмутимо Старик и выпустил кольцо Махорочного дыма.—

Дочь камергера Хитрово Была хозяйкой дома, Его не знал я самого, А дочка мне знакома.

К подъезду не пускали нас, Но, озорные дети, С домовладелицей не раз Катались мы в карете.

Не на подушках рядом с ней, А сзади — на запятках. Гонял оттуда нас лакей В цилиндре и в перчатках.

— Что значит, дедушка, «лакей»? Спросил один из малышей.

— А что такое «камергер»?— Спросил постарше пионер.

— Лакей господским был слугой, А камергер — вельможей, Но тот, ребята, и другой — Почти одно и то же.

У них различье только в том, Что первый был в ливрее, Второй — в мундире золотом, При шпаге, с анненским крестом, С Владимиром на шее.

— Зачем он, дедушка, носил, Владимира на шее?.— Один из мальчиков спросил, Смущаясь и краснея.

— Не понимаешь? Вот чудак! «Владимир» был отличья знак. «Андрей», «Владимир», «Анна» — Так назывались ордена В России в эти времена...— Сказали дети: — Странно!

— А были, дедушка, у вас Медали с орденами? — Нет, я гусей в то время пас В деревне под Ромнами.

Мой дед привез меня в Москву И здесь пристроил к мастерству. За это не медали, А тумаки давали!..

Тут грозный громовой удар Сорвался с небосвода. — Ну и гремит!— сказал маляр. Другой сказал: — Природа!..

Казалось, вечер вдруг настал, И стало холоднее, И дождь сильнее захлестал, Прохожих не жалея.

Старик подумал, покурил И, помолчав, заговорил:

— Итак, опять же про него, Про господина Хитрово.

Он был первейшим богачом И дочери в наследство Оставил свой московский дом, Имения и средства.

— Да неужель жила она До революции одна В семиэтажном доме — В авторемонтной мастерской, И в парикмахерской мужской, И даже в «Гастрономе»?

— Нет, наша барыня жила Не здесь, а за границей. Она полвека провела В Париже или в Ницце, А свой семиэтажный дом Сдавать изволила внаем.

Этаж сенатор занимал, Этаж — путейский генерал, Два этажа — княгиня.

Еще повыше — мировой, Полковник с матушкой-вдовой, А у него над головой — Фотограф в мезонине.

Для нас, людей, был черный ход, А ход парадный — для господ.

Хоть нашу братию подчас Людьми не признавали, Но почему-то только нас Людьми и называли.

Мой дед арендовал Подвал. Служил он у хозяев. А в «Гастрономе» торговал Тит Титыч Разуваев.

Он приезжал на рысаке К семи часам — не позже, И сам держал в одной руке Натянутые вожжи.

Имел он знатный капитал И дом на Маросейке. Но сам за кассою считал Потертые копейки.

— А чаем торговал Перлов, Фамильным и цветочным!— Сказал один из маляров. Другой ответил: — Точно!

— Конфеты были Ландрина, А спички были Лапшина, А банею торговой Владели Сандуновы.

Купец Багров имел затон И рыбные заводы. Гонял до Астрахани он По Волге пароходы.

Он не ходил, старик Багров, На этих пароходах, И не ловил он осетров В привольных волжских водах.

Его плоты сплавлял народ, Его баржитянул народ, А он подсчитывал доход От всей своей флотилии

И самый крупный пароход Назвал своей фамилией.

На белых ведрах вдоль бортов, На каждой их семерке, Была фамилия «Багров» — По букве на ведерке.

— Тут что-то дедушка, не так: Нет буквы для седьмого!

— А вы забыли твердый знак!— Сказал старик сурово.—

Два знака в вашем букваре. Теперь не в моде твердый, А был в ходу он при царе, И у Багрова на ведре Он красовался гордо.

Была когда-то буква «ять»… Но это — только к слову. Вернуться надо нам опять К покойному Багрову.

Скончался он в холерный год, Хоть крепкой был породы, А дети продали завод, Затон и пароходы…

— Да что вы, дедушка! Завод Нельзя продать на рынке. Завод — не кресло, не комод, Не шляпа, не ботинки!

— Владелец волен был продать Завод кому угодно, И даже в карты проиграть Он мог его свободно.

Всё продавали господа: Дома, леса, усадьбы, Дороги, рельсы, поезда,— Лишь выгодно продать бы!

Принадлежал иной завод Какой-нибудь компании: На Каме трудится народ, А весь доход — в Германии.

Не знали мы, рабочий люд, Кому копили средства. Мы знали с детства только труд И не видали детства.

Нам в этот сад закрыт был вход. Цвели в нем розы, лилии. Он был усадьбою господ — Не помню по фамилии…

Сад охраняли сторожа. И редко — только летом — В саду гуляла госпожа С племянником-кадетом.

Румяный маленький кадет, Как офицерик, был одет. И хвастал перед нами Мундиром с галунами.

Мне нынче вспомнился барчук, Хорошенький кадетик, Когда суворовец — мой внук — Прислал мне свой портретик.

Ну, мой скромнее не в пример, Растет не по-кадетски. Он тоже будет офицер, Но офицер советский.

— А может, выйдет генерал, Коль учится примерно,— Один из маляров сказал. Другой сказал: — Наверно!

— А сами, дедушка, в какой Вы обучались школе? — В какой? В сапожной мастерской Сучил я дратву день-деньской И натирал мозоли.

Я проходил свой первый класс, Когда гусей в деревне пас.

Второй в столице я кончал, Когда кроил я стельки И дочь хозяйскую качал В скрипучей колыбельке. Потом на фабрику пошел, А кончил забастовкой, И уж последнюю из школ Прошел я под винтовкой.

Так я учился при царе, Как большинство народа, И сдал экзамен в Октябре Семнадцатого года!

Нет среди вас ни одного, Кто знал во время о**но Дом камергера Хитрово Или завод Гужона…

Да, изменился белый свет За столько зим и столько лет! Мы прожили недаром. Хоть нелегко бывало нам, Идем мы к новым временам И не вернемся к старым!

Я не учен. Зато мой внук Проходит полный курс наук.

Не забывает он меня И вот что пишет деду: «Пред лагерями на три дня Гостить к тебе приеду.

С тобой ловить мы будем щук, Вдвоем поедем в Химки...»

Вот он, суворовец — мой внук,— С товарищем на снимке!

Прошибла старика слеза, И словно каплей этой Внезапно кончилась гроза. И солнце хлынуло в глаза Струей горячей света.