Лев Мей Хозяин

В низенькой светелке, с створчатым окном Светится лампадка в сумраке ночном: Слабый огонечек то совсем замрет, То дрожащим светом стены обольет. Новая светелка чисто прибрана: В темноте белеет занавес окна; Пол отструган гладко; ровен потолок; Печка развальная стала в уголок. По стенам — укладки с дедовским добром, Узкая скамейка, крытая ковром, Крашеные пяльцы с стулом раздвижным И кровать резная с пологом цветным. На кровати крепко спит седой старик: Видно, пересыпал хмелем пуховик! Крепко спит — не слышит хмельный старина, Что во сне лепечет под ухом жена. Душно ей, неловко возле старика; Свесилась с кровати полная рука; Губы раскраснелись, словно корольки; Кинули ресницы тень на полщеки; Одеяло сбито, свернуто в комок; С головы скатился шелковый платок; На груди сорочка ходит ходенем, И коса сползает по плечу ужом. А за печкой кто-то нехотя ворчит: Знать, другой хозяин по ночам не спит!

На мужа с женою смотрит домовой И качает тихо дряхлой головой: «Сладко им соснулось: полночь на дворе… Жучка призатихла в теплой конуре; Обошел обычным я дозором дом — Весело хозяить в домике таком! Погреба набиты, закрома полны, И на сеновале сена с три копны; От конюшни кучки снега отгребешь, Корму дашь лошадкам, гривы заплетешь, Сходишь в кладовые, отомкнешь замки — Клади дорогие ломят сундуки. Всё бы было ладно, всё мне по нутру… Только вот хозяйка нам не ко двору: Больно черноброва, больно молода,- На сердце тревога, в голове — беда! Кровь-то говорлива, грудь-то высока… Мигом одурачит мужа-старика… Знать, и домовому не сплести порой Бороду седую с черною косой. При людях смеется, а — глядишь — тайком Плачет да вздыхает — знаю я по ком! Погоди ж, я с нею шуточку сшучу И от черной думы разом отучу: Только обоймется с грезой горячо — Я тотчас голубке лапу на плечо, За косу поймаю, сдерну простыню — Волей аль неволей грезу отгоню… Этим не проймется — пропадай она, Баба-переметка, мужняя жена! Всей косматой грудью лягу ей на грудь И не дам ни разу наливной вздохнуть, Защемлю ей сердце в крепкие тиски: Скажут, что зачахла с горя да с тоски».

14 февраля 1849