Андрей Николев Стоит моя луна высоко...

Стоит моя луна высоко, в пространстве заблуждает око, в отчизне вздохов я живу, но есть веселое в весле, когда с него стекает круг расплывающихся колец. Со мной луне не одиноко, мною волна оживлена, колеблемая пелена. Дай, душу я в тебя окуну, полушай, ну? Луну, луну я не уберегу на этом диком берегу. Здесь угнездился светлый идол, обломком мрамора сверкая. Луна ущербная какая! Такую я еще не видел иль не предвидел вообще. Ошибочное изваянье не в мраморе, а в москвиче, и не решаясь, изнывая, луна и в синеве очей. Да, этот месяц, тощ и худ в холодочке ранних утр скромно плетется, неимущий в расплывающиеся кущи! Играючи небесный хвост метет поля сияньем пестрым, влекут неведомые сестры на непостигнутый погост, и пламенем слепимый алым, покорственно перед стрекалом влачится подъяремный скот, но чрез просторы мировые огромный бог, напрягши выю, минуя вереницу стад, бросает неземной канат. Разве долины это — бездны? Век золотой, а не железный! На скалах взбеги сосен цепки, у них кружится голова, а рядом с оброненной кепкой опустошенная трава вся озарилась новым светом, мечтательным, как человек. Росой омытые поля и тополя с их простотою, они, а не петух, кричат: рука к руке, нога с ногою! Идем дорогою дорогою — какая новая земля, светящаяся чистотою! Потоки хлынувшего света, в него ведет дорога эта, да, может быть, и все дороги, а встречные — сплошные боги, и благозвучен и далек легкий очерк облаков. Только стряхни стебелек, приставший к виску.

1929