Яков Полонский На чёрном море

Отрадней сна, товарищ мой, Мне побеседовать с тобой: Сердитый вал к нам в люки бьёт; Фонарь скрипит над головой; И тяжко стонет пароход, Как умирающий больной.

Ты так же ранен, как и я… Но эти раны жгут меня И в то же время холодят: Не спас меня хирурга нож, Но ты меня моложе, брат, И ты меня переживёшь.

Едва ли, впрочем, этот Крым, И этот гул, и этот дым, И эти кучи смрадных тел Забудешь ты когда-нибудь, Куда бы ты ни полетел Душой и телом отдохнуть.

На лоне мира и любви. Ты вспомнишь — ужас! — ты в крови Топтал товарищей своих, Ты слышал их предсмертный хрип, Ты, раненый, близ ран моих Лежал, страдал и — не погиб.

Какой ценой, ты вспомнишь, брат, Купили мы развалин ряд! Для человеческих ушей Гром неестественный гремел, Когда мы лезли из траншей На вал, скользя по грудам тел.

Но грянул взрыв — последний взрыв… И я без чувств упал в обрыв. Когда ж очнулся… Боже мой! Какая тишь была вокруг! И страшен город был немой, И страшно нем был мой испуг.

Стена была обагрена… Дым застилал, как пелена. Небесный свод — и от земли Тяжёлый поднимался пар… Вдали пылали корабли, И отражал залив пожар.

Ликуйте, гордые умы! Могилу храбрых взяли мы… Коварной славы сладкий дым, Ты горек нам, ты дорог нам! Но — фимиам необходим Кумиру и его жрецам.

Когда ты снова посетишь Наш императорский Париж, Смутит тебя победный крик, Как пляска после похорон, Как сумасшедшего язык, Как смех, в котором слышен стон.

Пускай наш новый полубог Вкушает славу!.. Я б не мог… Я для иного был рождён, Иные цели смел таить, И был, как бурей, увлечён Туда, где я не мог любить…

И где, казалось бы, не след Мне умереть в чаду побед… Но — умираю… Всё, что я Любил когда-то, в эту ночь Как будто около меня Стоит и не отходит прочь.

Я вижу — вот моя семья… Вот мать… вот нежная моя Подруга… дети… Боже мой! А это кто?!.. Иль это бред?. Какой-то призрак роковой — В блестящей мантии скелет…

Ужели смерть?. Зачем она, Грозя, кричит: «Пылай, война! Враждуйте, племена всех стран! Вот вам республика и трон, И христианство, и Коран, Мадзини, и Наполеон!»

Скажи, что значу я пред ней Со всею гордостью моей?. Её десница мне на грудь Легла — и я, как тряпка, смят! Освободи, брат! дай вздохнуть!.. Ага! да ты уж умер, брат!