Вера Полозкова Бабьелетнее

Октябрь таков, что хочется лечь звездой Трамваю на круп, пока контролер за мздой Крадется; сражен твоей верховой ездой, Бог скалится самолетною бороздой. Октябрь таков, что самба звенит в ушах, И нет ни гроша, хоть счастье и не в грошах. Лежишь себе на трамвае и шепчешь — ах, Бог, видишь, я еду в город, как падишах!

# # #

Как у него дела? Сочиняешь повод И набираешь номер; не так давно вот Встретились, покатались, поулыбались. Просто забудь о том, что из пальца в палец Льется чугун при мысли о нем — и стынет; Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет Перед глазами; смейся, смотри на город, Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот, Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы — Это потом коснется, потом приснится; Двигайся, говори; будет тихо ёкать Пульс где-то там, где держишь его под локоть; Пой; провоцируй; метко остри — но добро. Слушай, как сердце перерастает ребра, Тестом срывает крышки, течет в груди, Если обнять. Пора уже, все, иди. И вот потом — отхлынуло, завершилось, Кожа приобретает былой оттенок — Знай: им ты проверяешь себя на вшивость. Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок. Ты им себя вытесываешь, как резчик: Делаешь совершеннее, тоньше, резче; Он твой пропеллер, двигатель — или дрожжи Вот потому и нету его дороже; С ним ты живая женщина, а не голем; Плачь теперь, заливай его алкоголем, Бейся, болей, стихами рви — жаркий лоб же, Ты ведь из глины, он — твой горячий обжиг; Кайся, лечи ошпаренное нутро. Чтобы потом — спокойная, как ведро, — «Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро».

# # #

Схватить этот мир, взболтать, заглотать винтом, Почувствовать, как лавина втекает ртом, — Ликующая, осенняя, огневая; Октябрь таков — спасибо ему на том — А Тот, Кто уже придумал мое «потом», — Коснулся щекой спины моего трамвая.