Вера Полозкова Просыпаешься, а в груди горячо и густо

Просыпаешься – а в груди горячо и густо. Все как прежде – но вот внутри раскаленный воск. И из каждой розетки снова бежит искусство – В том числе и из тех, где раньше включался мозг. Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом, Дышишь тысячью легких; в поры пускаешь свет. И когда я привыкну, черт? Но к ручным гранатам – Почему-то не возникает иммунитет. Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище; Стиснешь руку – а под венец или под конвой, — Разве важно? Граната служит приправой к пище – Ты простой механизм себя ощущать живой.

# # #

И родинки, что стоят, как проба, На этой шее, и соус чили – Опять придется любить до гроба. А по-другому нас не учили.

# # #

Я твой щен: я скулю, я тычусь в плечо незряче, Рвусь на звук поцелуя, тембр – что мглы бездонней; Я твой глупый пингвин – я робко прячу Свое тело в утесах теплых твоих ладоней; Я картограф твой: глаз – Атлантикой, скулу – степью, А затылок – полярным кругом: там льды; nepoemaniehanepoemanie’s inepoemanie. Я ученый: мне инфицировали бестебье. Тебядефицит. Ты встаешь рыбной костью в горле моем – мол, вот он я. Рвешь сетчатку мне – как брусчатку молотит взвод. И – надцатого мартобря – я опять животное, Кем-то подло раненное в живот.