Василий Пушкин Вечер

Нет боле сил терпеть! Куда ни сунься: споры, И сплетни, и обман, и глупость, и раздоры! Вчера, не знаю как, попал в один я дом; Я проклял жизнь мою. Какой вралей содом! Хозяин об одной лишь музыке толкует; Хозяйка хвалится, что славно дочь танцует; А дочка, поясок под шею подвязав, Кричит, что прискакал в коляске модной — граф. Граф входит. Все его с восторгом принимают. Как мил он, как богат, как знатен, повторяют. Хозяйка на ушко мне шепчет в тот же час: «Он в Грушеньку влюблен: он всякий день у нас». Но граф, о Грушеньке никак не помышляя, Ветране говорит, ей руку пожимая: «Какая скука здесь! Какой несносный дом! Я с этими людьми, божусь, для вас знаком; Я с вами быть хочу, я видеть вас желаю. Для вас я всё терплю и глупостям прощаю». Ветрана счастлива, что граф покорен ей. Вдруг растворяют дверь и входит Стукодей. Несносный говорун. О всем уже он знает: Тот женится, другой супругу оставляет; Тот проигрался весь, тот по уши в долгах. Потом судить он стал, к несчастью, о стихах. По мнению его, Надутов всех пленяет, А Дмитрев… Карамзин безделки сочиняет; Державин, например, изрядно бы писал, Но также, кроме од, не сюит он похвал. Пропали трагики, исчезла россов слава! И начал, наконец, твердить нам роль Синава; Коверкался, кричал — все восхищались им; Один лишь старичок, смеясь со мной над ним: «Невежду, — мне сказал, — я вечно извиняю; Молчу и слушаю, а в спор с ним не вступаю; Напротив, кажется забавен часто он: Соврет и думает, что вздор его — закон. Что наш питает ум, что сердце восхищает. Безделкою пустой невежда называет. Нет нужды! Верьте мне: нелепая хула Писателю венец, поэту похвала». Я отдохнул. Увы, недолго быть в покое! Хозяйка подошла. «Теперь нас только трое; Не можете ли вы четвертым с нами быть И сесть играть в бостон. Без карт не можно жить. Кто ими в обществе себя не занимает, Воспитан дурно тот и скучен всем бывает». Итак, мы за бостон. А там оркестр шумит; Гут граф жеманятся, и Стукодей кричит; Змеяда всех бранит, ругает за игрою. Играю и дрожу, и жду беды с собою. Хозяйка милая не помнит ничего. «Где Грушенька? Где граф? Не вижу я его!» Бостон наш кончился, а в зале уж танцуют. Как Грушенька, как граф прекрасно вальсируют! Хозяйка с радости всех обнимает нас. Змеяда ей твердит: «Ну, матка, в добрый час! Граф, право, молодец: к концу скорее дело! На бога положись и по рукам бей смело; Он знатен и хорош, и с лучшими знаком; Твой муженек с тобой согласен будет в том». Ветрана слышит то, смеется и вертится. К беде моей, тогда идет ко мне, садится Белиза толстая, рассказчица, швея. «Ей-богу, — говорит, — вот чудная семья! Хозяин с флейтою всё время провождает, Жена преглупая и всем надоедает, А в Грушеньке, поверь, пути не будет ввек. Но дело не о том: ты умный человек; У Скопидомова ты всякий день бываешь; Проказы все его и всё о нем ты знаешь: Не правда ль, что в жене находит он врага И что она ему поставила рога? Нахалов часто с ней в театре и воксале; Вчера он танцевал два польских с ней на бале, А после он ее в карету посадил; Несчастный Скопидом беду себе купил; Бог наградил его прекрасною женою! Да, полно, сам дурак всем шалостям виною. Не он один таков: в Москве им счета нет! Буянов и не глуп, но вздумал в сорок лет Жениться и франтить, и тем себя прославить, Чтоб женушку свою тотчас другим оставить; И подлинно, успел в том модный господин: С французом барыня уехала в Берлин». Я слушал и молчал. Текли слова рекою; Я мог ей отвечать лишь только головою. Хотел уйти, ушел. Что ж вышло из того? Дивлюся силе я терпенья моего. Попал в беседу я, достойную почтенья: Тут был великий шум, различны были мненья; Однако из всего понять я спора мог, Что то произвели котлеты и пирог; И кончилось всё тем, что у одной Лизеты, И вафли лучшие, и лучшие котлеты. Но, кстати, стол готов; все кинулись туда, Покойно думал есть — и тут со мной беда! Несчастного меня с Вралевым посадили И милым подлинно соседом наградили! Не медля, начал он вопросы мне творить: Кто я таков? Что я? Где я изволю жить? Потом, о молодых и старых рассуждая: «Нет, нынче жизнь плоха, — твердил он, воздыхая. — Всё стало мудрено, нет доброго ни в чем; Вот я-таки скажу и о сынке моем: Уж малый в двадцать лет, а книги лишь читает» Не ищет ни чинов, ни счастья не желает; Я дочь Рубинова посватал за него; Любезный мой сынок не хочет и того: На деньгах, батюшка, никак-де не женюся, А я жену возьму, когда в нее влюблюся. Как быть, не знаю, с ним, — и чувствую я то, Что будет он бедняк, а более ничто. Вот что произвели проклятые науки! Не нужно золото — давай Жан-Жака в руки! Да полно, старые не лучше молодых; Не много разницы найдешь ты ныне в них. Нередко и старик, что делает, не знает: Он хулит молодых и им же потакает. Князь Милов в пятьдесят и с лишком уже лет Спроказил так теперь, что весь дивится свет. Он, будучи богат и дочь одну имея, Воспитывать ее, как должно, не жалея, Решился наконец бедняжку погубить: Майора одного изволь на ней женить! И что ж он говорит себе во оправданье — Ты со смеху умрешь — вот всё его желанье: «Мой зять любезен мне, и скромен, и умен; Он света пустотой никак не ослеплен; Советов-де моих он вечно не забудет; В глубокой старости меня покоить будет. Не знатен, беден он — я для него богат; Д честность знатности дороже мне стократ!» рот, друг сердечный мой, как нынче рассуждают! И умниками их иные называют!" Сосед мой тут умолк; в отраду я ему Сказал, что редкие последуют тому; Что Миловых князей у нас, конечно, мало; Что золото копить желанье не пропало; Что любим мы чины и ленты получать, Не любим только их заслугой доставать; Что также здесь не все охотники до чтенья; Что редкие у нас желают просвещенья; Не всякий знаниям честь должну воздает И часто враль, глупец разумником слывет; Достоинств лаврами у нас не украшают; Здесь любят плясунов — ученых презирают. Тут ужин кончился — и я домой тотчас. О хижина моя, приятней ты сто раз Всех модных ужинов, концертов всех и балов, Где часто видим мы безумцев и нахалов! В тебе насмешек злых, в тебе злословья нет: В тебе спокойствие и тишина живет; В тебе и разум мой, и дух всегда свободен. Утехи мне дарить свет модный не способен, И для того теперь навек прощаюсь с ним: Фортуны не найду я с сердцем в нем моим.

1798