Константин Романов Будда

Годы долгие в молитве На скале проводит он. К небесам воздеты руки, Взор в пространство устремлен. Выше туч святому старцу И отрадней, и вольней: Там к Создателю он ближе, Там он дале от людей.

А внизу необозримо Гладь безбрежная кругом Разлилась и тихо дышит На просторе голубом; Солнце ходит, месяц светит, Звезды блещут; вкруг скалы Реют мощными крылами Над пучиною орлы;

Но красою Божья мира Муж святой не восхищен: К небесам воздеты руки, Взор в пространство устремлен. Он не слышит, как порою Грозно воет ураган, Как внизу грохочут громы И бушует океан.

Неподвижный, цепенея В созерцанье Божества, Над измученною плотью Духа ждет он торжества, Ждет безмолвия Нирваны И забвения всего, В чем отрада человека И страдание его.

С той поры, когда свой подвиг Стал свершать он, каждый год, Как шумел крылами в небе Первых ласточек прилет, Пташка старцу щебетала, Что опять весна пришла, И гнездо в иссохшей длани Безбоязненно вила.

И в руке его простертой, Средь заоблачных высот, Много птенчиков крылатых Выводилось каждый год. И уж праведнику мнилось, Что навеки стал он чужд Упований и желаний, И земных страстей, и нужд.

Что же ласточек все ждет он С нетерпеньем из-за гор? Разве снег еще не стаял? Разве года нет с тех пор, Как последние вспорхнули И, простясь с родным гнездом, Белогрудые, в тумане Потонули голубом?

И о них воспоминанья Отогнать не может он. Для того ль он мир покинул, Звал забвенья вечный сон, Заглушал борьбою с плотью Всякий помысел земной, Чтобы пташки мимолетной Ждать с ребяческой тоской?

Иль не все еще живое Страшный подвиг в нем убил? Или тщетно истязанье? Или… Чу! не шум ли крыл? Он глядит: в лучах восхода Мчится с дальней стороны Стая ласточек,— все ближе Провозвестницы весны,

Ближе!.. Но к нему не вьется Ни единая из них… Стая, мимо уплывая, Тонет в безднах голубых… И у праведника, руки Простирающего к ней, Слезы градом полилися Из померкнувших очей.