Юрий Ряшенцев Больница на загородном шоссе

Покой бездействия в округе, а тем паче — меж красных домиков Канатчиковой дачи. Трава, листва, уравновешенные псы… Летит по ветру одинокая газета. Но все, про что она — все это где-то, где-то. А здесь — осенняя остойчивость осы, осатаневшей от безмолвья и безлюдья и грозно вставшей надо мною… Да не будь я старинным, помнящим Зацепу москвичом, я не поверил бы, что на шоссе знакомом домишки красные как были желтым домом, так и остались. Бравый колер ни при чем.

Там над тарелкой местной каши — манной, пшенной? — так улыбнулся вдруг один умалишенный, что я почувствовал: он знает, но молчит. Он разглядел нам путь сквозь марево распада в Эдем, в Инонию иль просто в Эльдорадо — глядишь, и карту человечеству вручит. Но нет, он помнит, что всегда в мгновенье ока любой Колумб здесь обретет продленье срока и просто вынужден до выписки скрывать — какая горькая пустая несвобода! — секрет благой от человеческого рода, скрывать от страждущих такую благодать.

Но грянет выписка и, скинувши пижаму, он одарит улыбкой встретившую даму: жену, сестру иль мать — по виду не поймешь, и станет ясно ей: по-прежнему Россия спасется гением — супруга? брата? сына? — а жизнь семьи, она пропала ни за грош… Но в алом мареве сентябрьского заката дорога в город и безлюдна и поката — идти легко… «Гори, гори, моя звезда!..» — опять в окно взывают в буйном отделенье. И, страшно молвить, в тихом небе, в отдаленье, звезда тотчас и загорается. Всегда.

1965