Давид Самойлов Прощание

Убившему себя рукой Своею собственной, тоской Своею собственной — покой И мир навеки! Однажды он ушел от нас, Тогда и свет его погас. Но навсегда на этот раз Сомкнулись веки.

Не веря в праведность судьи, Он предпочел без похвальбы Жестокость собственной судьбы, Свою усталость. Он думал, что свое унес, Ведь не остался даже пес. Но здесь не дым от папирос — Душа осталась.

Не зря веревочка вилась В его руках, не зря плелась. Ведь знала, что придет ей час В петлю завиться. Незнамо где — в жаре, в песке, В святой земле, в глухой тоске, Она повисла на крюке Самоубийцы.

А память вьет иной шнурок, Шнурок, который как зарок — Вернуться в мир или в мирок Тот, бесшабашный,- К опалихинским галдежам, Чтобы он снова в дом вбежал, Внося с собой мороз и жар, И дым табачный.

Своей нечесаной башкой В шапчонке чисто бунтовской Он вламывался со строкой Заместо клича — В застолье и с налета — в спор, И доводам наперекор Напропалую пер, в прибор Окурки тыча.

Он мчался, голову сломя, Врезаясь в рифмы и в слова, И словно молния со лба Его слетала. Он был порывом к мятежу, Но все-таки, как я сужу, Наверно не про ту дежу Была опара.

Он создан был не восставать, Он был назначен воздавать, Он был назначен целовать Плечо пророка. Меньшой при снятии с креста, Он должен был разжать уста, Чтоб явной стала простота Сего урока.

Сам знал он, перед чем в долгу! Но в толчее и на торгу Бессмертием назвал молву. (Однако, в скобках!) И тут уж надо вспомнить, как В его мозгу клубился мрак И как он взял судьбу в кулак И бросил, скомкав.

Убившему себя рукой Своею собственной, тоской Своею собственной — покой И мир навеки. За все, чем был он — исполать. А остальному отпылать Помог застенчивый палач — Очкарь в аптеке.

За подвиг чести нет наград. А уж небесный вертоград Сужден лишь тем, чья плоть, сквозь ад Пройдя, окрепла. Но кто б ему наколдовал Баланду и лесоповал, Чтобы он голову совал В родное пекло.

И все-таки страшней теперь Жалеть невольника потерь! Ведь за его плечами тень Страшней неволи Стояла. И лечить недуг Брались окно, и нож, и крюк, И, ощетинившись вокруг, Глаза кололи.

Он в шахматы сыграл. С людьми В последний раз сыграл в ладьи. Партнера выпроводил. И Без колебанья, Без индульгенций — канул вниз, Где все веревочки сплелись И затянулись в узел близ Его дыханья…

В стране, где каждый на счету, Познав судьбы своей тщету, Он из столпов ушел в щепу. Но без обмана. Оттуда не тянул руки, Чтобы спасать нас, вопреки Евангелию от Лухи И Иоанна.

Когда преодолен рубеж, Без преувеличенья, без Превозношенья до небес Хочу проститься. Ведь я не о своей туге, Не о талантах и т.п. — Я плачу просто о тебе, Самоубийца.