Ольга Седакова Сергий Радонежский (Легенда двенадцатая)

Уже не оставалось никого:

ни мальчика, глядящего на воду, когда другие мальчики играют, и видящего странные растенья, которым подходили имена, похожие на дым по воскресеньям: смоковницы, маслины, вайи…

ни юноши, который был, как слух, и шел, и шел, опережая просьбу…

ни мужа, разделившего с медведем последний хлеб и ставящего стены на том холме, исполненном, как сон…

ни старца, о котором говорили, что ангелы беседуют при нем.

Итак, не оставалось никого. Ни прошлого наставника монахов, учителя мужающей земли, ни будущего, перед кем мы сложим тяжелые дела свои и скажем: мы сами не осмелимся, но ты проси за нас. Душа похожа на широкий круг глядящих на событье: оно идет, оно еще в слезах – и в первом счастье, требующем счастья, оно уходит. Это как цветок. И кто его возьмет, когда не ты, к твоим цветам, стоящим на коленях? – проси за нас. Но в этот поздний час уже не оставалось никого.

Был хвойный лес, и папоротник, и хвощ, и птичий крик, и горькие кусты, и воздух деревянный, как лучина, горящая еще за десять дней. Там кто-то шел и думал о пути. И вдруг не выдержал – и поклонился тому, что в сердце у него сбылось.

И тот, кого уже не оставалось, кто был уже ненастье, хвойный лес, и вздрагивающий, и ждущий воздух, кто был глубокий искренний амбар таинственного северного хлеба, –

спокойно опустился на колени перед поклоном и остался виден издалека, и всюду, и внутри.