Игорь Северянин Превыкрутасная штучка

1 Профессор Юрий Никанорыч, — Мечтатель, девственник, минорыч, Своей Иронии жених, — Был вызван братом во Флориду На пару месяцев — у них Возобновленную «Аиду» Остилить в тонкостях. Доцент Ганс Энте, старый декадент, Его приятель, им попрошен Развлечь Иронию, пока Он ездит в древние века… Убожеством своим роскошен, Приходит Ганс под вечерок На ужин к гастроному Юре, Тая амуровые дури, Весь риторический порок… Иронию жених знакомит С приват-доцентом; декаданс В глазах Иронии огромит Огромный гномный томный Ганс… Лукавый Юрий Никанорыч, Постигши Ганса существо, Затаивает в сердце горечь, Представив девушке его: Теперь решается задача О верности невесты: сдача Ее фон-Энте разлучит Его с Иронией, а твердость Соединит навек… Но щит Иронии — любовь и гордость — Так металлически звучит… Профессор этим обнадежен. А завтра чемодан уложен И взят на пароход билет… Вот вкратце фабулы скелет.

2 Ганс Энте, ражий трехаршинник, Шар рыжий несший на плечах, Промозглик, плесенник и тинник, Ухаживатель-паутинник, Мордарь, полвечник, — цвел (не чах!..) Он был быкастый здоровенник, С автомобильным животом, Насмешник, скрытник, сокровенник С жасминно-тенорящим ртом… И, чванясь выправкой корсетной, Он палчил стародевной мисс, В нем клокотала похоть Этной, Взор прикошачивал: «Кис-кис…» Рыжеволосый, ражелицый, Но с проседью волос и щек, Он волочился за девицей, Как моложавый старичок. И говорливым сивоглазьем, Как настоящий верещак, Красующимся безобразьем «Спортивил» вечно натощак, Боясь отяжеленья членов И сытой вялости, как пленов, Способных «плюсы» минусить И потом тело оросить… И пусть не всей душой, — всем телом Он влекся к женщине самцом… Во вл ке, судорог хотелом, Он грезил слитчатым концом… Предупредительно молчащий, Безразговорно-говорящий Лишь плотским напряженьем глаз, Сквозь кисею и сквозь атлас Он видел в женщине источник, Резервуар услад мужских, Ганс Энте, этот страстносочник Поползновений воровских… Утонченностью половою Всех фавнов перещеголял, Когда, в желаньях полувоя, Осамчив женщин, оголял… И ожеланенные жены, Его хотеньем разожжены, Его упорством сражены, Дрожа, готовые пролиться, В бред обезличенные лица Бросали позывом жены…

3 Ирония была девичка, Как говорится, полевичка, Лисичка, птичка, лесовичка: Поет, дичится и хитрит. Она умнее горожанок, Изысканнее парижайок, Студеней льда и скользче санок, И сангвистичнее, чем бритт. Она — то просолонь, то тучка, Превыкрутаснейшая штучка, Неуловима, как налим… И жаждою ее палим, К ней Ганс зальнул своими «льнами», Иначе, говоря меж нами: Ее оженщинить решил… Во всеоружьи разных шил, Отмычек чувственности женской: Конфект, ликеров и помад, Ее вовлек он в аромат Страны блаженной и блаженской, Ороив внешне свой Эреб, Как место непотребных треб Клокочущей кипящей плоти… И очутилось в позолоте, Сусальной, как оса средь сов, Как колоннада на болоте, Дитя олисенных лесов… Он в доме закрывал засов, Уча ее, подчас, конфете, Ликеря трезвый мозг ее, Сначала речил ей о Фете, Точа исподтишка копье Для чувственности лесовички, Змеившей на плечи косички; Затем ей Веннингера дал — Для однобочья изученья — Теорию предназначенья Паденья женщины… Скандал Он произвел в дичке-девичке; Дал Гансу отповедь дичок: «О, Ваш философ — дурачок! В мороз, должно быть, рукавички Стащили девки с белых рук Философа, и он вокруг Себя стал поносить всех девок, Морозя пальцы и ладонь… Поглубже мысль мою одонь, Желающий: флажки без древок — Пожалуй, вовсе не флажки, Как без начинки пирожки… Так и отвергнутый философ, Чей взгляд на женщин стоеросов…» И иронически свистя, Мотивы страстного романса, Ирония глядит на Ганса, Который, пять минут спустя, Ей говорит: «Вы слишком детски На это смотрите…» А та: «Нет-с, кэта выглядит по-кэтски, Когда взирает на кота…» Ирония гадает: «Юрий Считает Ганса другом-бурей. Не отпущу его: пусть штиль — Излюбленный наш будет стиль, А там посмотрим…»

4 Трехаршинник Зовет ее к реке в осинник. Она идет и, на пенек Присев, мелодийку мурлычет. Мордарь кроваво взоры бычет, И снова страсть — его конек. Его седлает вновь мордарь, Юля на нем вокруг девички. Она же думает: «Бездарь! Как ржавы все твои отмычки…» Не зная дум ее, рыжак То увивается лисою, А то, от похоти дрожа, К медвяной Ире льнет осою… И между тем, как апельсин Заката Ира лепесточит, — Ганс, — дрожее листа осин, — Поцеловать девичку хочет. И захотев, — хотя вспотев, Наструниваясь, точно тобик, Веснущатый целует лобик… Ирония приходит в гнев: «Эй, Вы, изысканный Петроний, Вы поступаете, как клен!.. Иронии — не из Ален, Прошу не оскорблять Ироний! Я запрещаю Вам». — «Вы? мне?» — «Да, я и Юрий. Это ясно?… Молчите! возражать напрасно… И дальше: раз наедине Я с Вами остаюсь, Вам надо б Знать точно, как вести себя Со мною. Стыдно. Даже запад Бледнеет, лик свой оробя, Пред Вашей наглостью. Что Юрий Вам скажет, возвратясь?» — Понурив Сконфуженно-корсетный стан, Ганс Энте прошептал: «Ростан Влагал в уста фазаньей самке, Фазана поджидавшей в ямке, Слова иные…» — «Вы — фазан? — Ирония спросила едко, — Но я не птица. Потому Нам не понять друг друга. Клетка Нужна фазану моему». — Ганс загорелся: «Вы сказали: Фазану моему? Я — Ваш?!..» «Да, как покорный карандаш… Довольны этим Вы едва ли. Но шутки в сторону. Прошу Немедленно очестить слово — Со мной держать себя толково. Впредь грудь Вам кровью орошу, Просталив Вас за оскорбленье. Во всем отчет я Юре дам. Пока же надо по домам». И Ганс подумал: «Вот тюлень я! И чтоб такой лесной дичок Да не попался в мой сачок?!»

5 Ирония с пренебреженьем О Гансе думала в ту ночь И приготовилась к сраженьям, Чтоб опустить в нем пыл на дно, Чтоб отразить его пометче… «Так странно: этот хищный кречет — Друг голубя. Что близит их? Как мог доверить мой жених Меня такому павиану? Здесь искус, умысел. Ну что ж, Я с Гансом осторожней стану: Посмотрим, Ганс, что ты возьмешь? Но он противен мне. С ним вовсе Я не хотела б больше встреч. О, как отвратен блекло-овсий Взгляд Ганса, сахаринья речь И вся его повадка кошья, Его заданье облапошья Доверье Юрия, весь он — Нелепый и тягучий сон!.. Но избегать его — пожалуй, Он возомнит, что за себя Я не ручаюсь: он ведь шалый, Хотя летами обветшалый… Нет, надо Юре пособя В его желаньи, дать отпорный Урок доценту, чтоб он знал, Какой характер мой упорный, И одостоить тем финал».

6 Пять дней спустя, совсем нежданно, Приехал Юрий, заболев В дороге от мечты тосканной По «лучшей из живущих дев»… Ему Ирония подробно Все рассказала. Светолобно Профессор слушал, хохоча. Хотел он Гансу сгоряча Сказать, что вовсе не по-дружьи Тот поступал, во всеоружьи Своих соблазнов; но потом Махнул рукой и сел за том Труда «О шаткости морали И ненадежности друзей», Невесте посвятив своей. Но этот труд друзья украли…

Eesti-Toila 1928 г. Март