Мариэтта Шагинян Детские портреты

Люблю весной, когда окрепший жар, Натешась и устав, спешит угомониться, Наш чистенький, подстриженный бульвар, Детей веселые, доверчивые лица, Их звонкий смех, их игры, а порой Их ссоры резвые за милою игрой.

1 Свою зеленую поломанную лейку С ленивой грацией поставив на скамейку И свесив ножки с порванным носком, Худые, слабые, болезненные ножки, Со мной доверчиво уселася рядком, Вся словно лилия, притихнувшая крошка. Ресницы влажные сомкнулися чуть-чуть, Румянец вызвала здоровая усталость. Она как ласточка, готовая вспорхнуть, Вся грациозная недремлющая шалость.

2 Два мальчика с торчащими ушами В матросках узеньких, худые, как тростник, Гребут к себе песок железными ковшами И льют его, визжа, друг другу в воротник. Всегда воинственный, драчливый и задорный, Над каждой мелочью протяжно хохоча, С глазами острыми и злыми, как свеча, Таков Борисанька. Почтительно-покорный, Другой, Володенька, запачканный, живой, Смешливый карапуз с большою головой. Их немка, с ужасом отбросивши Марлитт, «Я вам стихи задам!» — озлобленно кричит. Но дико «го-го-го» в ответ хохочет Боря. Его не устрашат немецкие стихи! И, брату ревностно октавой выше вторя, Пищит Володенька злорадно «хи-хи-хи».

3 Шажками мелкими, неровно, как спираль, Бежит горбатая трехлетняя Ануся. Ее завидевши, невольно отвернуся, И мне до горечи ее бывает жаль. Глаза — два остреньких, пугливых огонька; В них страх бесформенный и боль недоуменья, Настойчивый вопрос, немое подозренье И безнадежная недетская тоска. Все что-то жуткое скрывают молчаливо, Как будто прячется загадка за спиной… И все бежит она, бежит нетерпеливо, С кривыми ножками, с фигуркою больной. Растерянно глядит в сконфуженные лица И, не поняв еще, — трепещет и боится.

4 «Да полно, посиди, умаялся, дружочек! Ишь вымазал себе коленки об песочек. Ведь этакий шалун, прости меня господь! Поверите ль, божусь, — минутного покоя И днем, и вечером не знаю от него я, Такого сорванца не только бы пороть, А прямо бы в мешок и сдать городовому, Что ни на есть свирепому и злому!» Так няня старая досадливо ворчит, А Димка, кругленький и ласковый, как котик, Три пальца крохотных отважно сунул в ротик, Из-под густых ресниц дурачливо глядит И словно дразнит нас: не страшно и не ново Сказанье про мешок и злость городового.

5 Во что играть? В царя! Нет, в салки, в колдуна! Считаться… раз, два, три… послушайте, считаться! Лишь Вавочка, смеясь, упрямится одна: «Я с вами в колдуны не вздумаю играться. Ну вот еще… зачем? Вы только напылите. Сережка рвет кушак, а Оля упадет. Уж лучше в коршуна… я курочка, хотите? Но как же, Вава? Нет, без счета не идет!» А Вавочка стоит с приподнятой головкой, Чуть щуря щелочки своих веселых глаз. Увы! Ей побеждать приходится не раз — Все очарованы коварною плутовкой. Она премилая — как уголь завитушки, На щечках ямочки и ямки на руках. Все грациозно в ней — и розовые ушки, И ножки длинные в голубеньких носках… И Вава — курочка, а Гришенька — ворона. Так рано вводится власть женского закона!

1906