Степан Шевырев Послание к А. С. Пушкину

Из гроба древности тебе привет: Тебе сей глас, глас неокреплый, юный; Тебе звучат, наш камертон Поэт, На лад твоих настроенные струны. Простишь меня великодушно в том, Когда твой слух взыскательный и нежной Я оскорблю неслаженным стихом Иль рифмою нестройной и мятежной; Но, может быть, порадуешь себя В моём стихе своим же ты успехом, Что в древний Рим отозвалась твоя Гармония, хотя и слабым эхом.

Из Рима мой к тебе несётся стих, Весь трепетный, но полный чувством тайным, Пророчеством, невнятным для других, Но для тебя не тёмным, не случайным. Здесь, как в гробу, грядущее видней; Здесь и слепец дерзает быть пророком; Здесь мысль, полна предания, смелей Потьмы веков пронзает орлим оком; Здесь Дантов стих всю бездну исходил От дна земли до горнего эфира; Здесь Анжело, зря день последний мира, Пророчественной кистью гробы вскрыл. Здесь, расшатавшись от изнеможенья, В развалины распался древний мир, И на обломках начат новый пир, Блистательный, во здравье просвещенья, Куда чредой все племена земли, Избранники, сосуды принесли; Куда и мы приходим, с честью равной, Последние, как древле Рим пришёл, Да скажем наш решительный глагол, Да поднесём и свой сосуд заздравной! — Здесь двух миров и гроб и колыбель, Здесь нового святое зарожденье: Предчувствием объемлю я отсель Великое отчизны назначенье!

Когда, крылат мечтою дивной сей, Мой быстрый дух родную Русь объемлет И ей отсель прилежным слухом внемлет, Он слышит там: со плесками морей, Внутри её просторно заключенных, И с воем рек, лесов благословенных, Гремит язык, созвучно вторя им, От белых льдов до вод, биющих в Крым, Из свежих уст могучего народа, Весь звуками богатый как природа: Душа кипит!..

Какой тогда хвалой гремлю я Богу, Что сей язык он мне вложил в уста. Но чьи из всех родимых звуков мне Теснятся в грудь неотразимой силой? Всё русское звучит в их глубине, Надежды все и слава Руси милой, Что с детских лет втвердилося в слова, Что сердце жмёт и будит вздох заочный: Твои — певец! избранник Божества, Любовию народа полномочный! Ты русских дум на все лады орган! Помазанный Державиным предтечей Наш депутат на Европейском вече; — Ты — колокол во славу россиян!

Кому ж, певец, коль не тебе, открою Вопрос, в уме раздавшийся моём И тщетно в нём гремящий без покою: Что сделалось с российским языком! Что он творит безумные проказы! — Тебе странна, быть может, речь моя; Но краткие его развернем фазы, — И ты поймёшь, к чему стремлюся я. — Сей богатырь, сей Муромец Илья, Баюканный на льдах под вихрем мразным, Во тьме веков сидевший сиднем праздным, Стал на ноги уменьем рыбаря И начал песнь от Бога и царя. Воскормленный средь северного хлада Родной зимы и льдистых Альп певцом, Окреп совсем и стал богатырём, И с ним гремел под бурю водопада. Но, отгремев, он плавно речь повёл И чистыми Карамзина устами Нам исповедь народную прочёл, — И речь неслась широкими волнами: Что далее — то глубже и светлей; — Как в зеркале, вся Русь гляделась в ней; — И в океан лишь только превратилась, Как Нил в песках, внезапная сокрылась, Сокровища с собою унесла, И тайного никто не сметил хода… И что ж теперь? — вдруг лужею всплыла В Истории российского народа.

Меж тем когда из уст Карамзина Минувшее рекою очищенной Текло в народ: священная война Звала язык на подвиг современной. С Жуковским он, на отческих стенах Развив с Кремля воинственное знамя, Вещал за Русь: пылали в тех речах И дух Москвы и жертвенное пламя! Со славой он родную славу пел, И мира звук в ответ мечу гремел. Теперь кому ж, коль не тебе, по праву Грядущую вручит он славу?

Что ж ныне стал наш мощный богатырь? Он, гальскою диэтою замучен, Весь испитой, стал бледен, вял и скучен, И прихотлив, как лакомый визирь, Иль сибарит, на розах почивавший, Недужные стенанья издававший, Когда под ним сминался лепесток. Так наш язык: от слова ль праздный слог Чуть отогнёшь, небережно ли вынешь, Теснее ль в речь мысль новую водвинешь, — Уж болен он, не вынесет, крягтит, И мысль на нём как груз какой лежит! Лишь песенки ему да брани милы; Лишь только б ум был тихо усыплён Под рифменный, отборный пустозвон. Что, если б встал Державин из могилы, Какую б он наслал ему грозу! На то ли он его взлелеял силы, Чтоб превратить в ленивого мурзу? Иль чтоб ругал заезжий иностранец, Какой-нибудь писатель-самозванец, Святую Русь российским языком И нас бранил, и нашим же пером?

Недужного иные врачевали, Но тайного состава не узнали: Тянули из его расслабших недр Зазубренный спондеем гекзаметр, Но он охрип… И кто ж его оправит? Кто от одра болящего восставит?. Тебе открыт природный в нём состав, Тебе знаком и звук его и нрав, Врачуй его: под хладным русским Фебом Корми его почаще сытным хлебом, От суетных печалей отучи И русскими в нём чувствами звучи. Да призови в сотрудники Поэта На важные Иракловы дела, Кого судьба, в знак доброго привета, По языку недаром назвала: Чтоб богатырь стряхнул свой сон глубокой, Дал звук густой и сильный и широкой, Чтоб славою отчизны прогудел, Как колокол из меди лит Рифейской, Чтоб перешёл за свой родной предел.