Терентий Травник Двадцато-двадцать первый век

Cудьба ль, ошибка ль роковая? Но это было – вот и всё. Сегодня время век листает – Двадцатый с первым век идёт.

И где лежит печать на тайне, Где тайной ведают года (Случайно ль это, не случайно?), Но возвращается всегда

На это место жизнь людская, Как что-то чувствует она… Вот первая прошла, вторая За ней – Великая! — война…

Как говорят, воды немало За это время утекло, Но то вода! А память встала, Так, словно перед ней стекло.

Всё видит, а идти не может Новорождённый человек. Всё потому, что совесть гложет Его, как пёс, — двадцатый век!

Она жива, правдивый вестник, (И, верно, что оно не зря!) - Та фотография, где вместе Великоцарская семья!

Вчера опять она попалась Мне на глаза, но в этот раз (Теперь совсем не показалось!) Часы… семнадцать били раз!

И этого вполне хватило, Чтобы рука тетрадь открыла, Чтоб в слове появилась сила, А с ней желание писать…

Молю тя, ангел белокрылый, Строке дать голос, чтоб сказать! Молю Тя, Боже велимилый, Дать страха, чтобы не солгать!

… Была семья, была надежда, Была любовь и благодать… Я знаю: слово больно режет; Но потерпи, моя тетрадь!

Итак, тетрадь, я продолжаю: Из двадцать первого кричу В двадцатый: Я не понимаю! Скажите это палачу –

скажите! – я не понимаю… Мне мало целой сотни лет Прошедшей, мало новых знаний, Мне мал сегодняшний ответ!

Да, дело вовсе не в ответе! Там было солнце, были дети, Была у каждого мечта, Там было всё, что есть на свете

В сегодняшнем и для меня: Работа, творчество, семья… Я плачу, больше не кричу… Скажите это палачу!

Скажите: в будущем есть время, Где человек (и не один!) Тем убиенным просто верит, Не убиенным, но святым!