Александр Твардовский Смерть и воин

За далекие пригорки Уходил сраженья жар. На снегу Василий Теркин Неподобранный лежал.

Снег под ним, набрякши кровью, Взялся грудой ледяной. Смерть склонилась к изголовью: — Ну, солдат, пойдем со мной.

Я теперь твоя подруга, Недалеко провожу, Белой вьюгой, белой вьюгой, Вьюгой след запорошу.

Дрогнул Теркин, замерзая На постели снеговой. — Я не звал тебя, Косая, Я солдат еще живой.

Смерть, смеясь, нагнулась ниже: — Полно, полно, молодец, Я-то знаю, я-то вижу: Ты живой да не жилец.

Мимоходом тенью смертной Я твоих коснулась щек, А тебе и незаметно, Что на них сухой снежок.

Моего не бойся мрака, Ночь, поверь, не хуже дня… — А чего тебе, однако, Нужно лично от меня?

Смерть как будто бы замялась, Отклонилась от него. — Нужно мне… такую малость, Ну почти что ничего.

Нужен знак один согласья, Что устал беречь ты жизнь, Что о смертном молишь часе…

— Сам, выходит, подпишись?— Смерть подумала. — Ну что же,— Подпишись, и на покой. — Нет, уволь. Себе дороже. — Не торгуйся, дорогой.

Все равно идешь на убыль.— Смерть подвинулась к плечу.— Все равно стянулись губы, Стынут зубы… — Не хочу.

— А смотри-ка, дело к ночи, На мороз горит заря. Я к тому, чтоб мне короче И тебе не мерзнуть зря…

— Потерплю. — Ну, что ты, глупый! Ведь лежишь, всего свело. Я б тебя тотчас тулупом, Чтоб уже навек тепло.

Вижу, веришь. Вот и слезы, Вот уж я тебе милей.

— Врешь, я плачу от мороза, Не от жалости твоей.

— Что от счастья, что от боли — Все равно. А холод лют. Завилась поземка в поле. Нет, тебя уж не найдут…

И зачем тебе, подумай, Если кто и подберет. Пожалеешь, что не умер Здесь, на месте, без хлопот…

— Шутишь, Смерть, плетешь тенета.— Отвернул с трудом плечо.— Мне как раз пожить охота, Я и не жил-то еще…

— А и встанешь, толку мало,— Продолжала Смерть, смеясь.— А и встанешь — все сначала: Холод, страх, усталость, грязь… Ну-ка, сладко ли, дружище, Рассуди-ка в простоте.

— Что судить! С войны не взыщешь Ни в каком уже суде.

— А тоска, солдат, в придачу: Как там дома, что с семьей? — Вот уж выполню задачу — Кончу немца — и домой.

— Так. Допустим. Но тебе-то И домой к чему прийти? Догола земля раздета И разграблена, учти. Все в забросе.

— Я работник, Я бы дома в дело вник, — Дом разрушен. — Я и плотник… — Печки нету. — И печник… Я от скуки — на все руки, Буду жив — мое со мной.

— Дай еще сказать старухе: Вдруг придешь с одной рукой? Иль еще каким калекой,— Сам себе и то постыл…

И со Смертью Человеку Спорить стало свыше сил. Истекал уже он кровью, Коченел. Спускалась ночь…

— При одном моем условье, Смерть, послушай… я не прочь…

И, томим тоской жестокой, Одинок, и слаб, и мал, Он с мольбой, не то с упреком Уговариваться стал:

— Я не худший и не лучший, Что погибну на войне. Но в конце ее, послушай, Дашь ты на день отпуск мне? Дашь ты мне в тот день последний, В праздник славы мировой, Услыхать салют победный, Что раздастся над Москвой?

Дашь ты мне в тот день немножко Погулять среди живых? Дашь ты мне в одно окошко Постучать в краях родных, И как выйдут на крылечко,— Смерть, а Смерть, еще мне там Дашь сказать одно словечко? Полсловечка? — Нет. Не дам…

Дрогнул Теркин, замерзая На постели снеговой.

— Так пошла ты прочь, Косая, Я солдат еще живой.

Буду плакать, выть от боли, Гибнуть в поле без следа, Но тебе по доброй воле Я не сдамся никогда.

— Погоди. Резон почище Я найду,— подашь мне знак…

— Стой! Идут за мною. Ищут. Из санбата. — Где, чудак? — Вон, по стежке занесенной…

Смерть хохочет во весь рот: — Из команды похоронной. — Все равно: живой народ.

Снег шуршит, подходят двое. Об лопату звякнул лом.

— Вот еще остался воин. К ночи всех не уберем.

— А и то: устали за день, Доставай кисет, земляк. На покойничке присядем Да покурим натощак.

— Кабы, знаешь, до затяжки — Щец горячих котелок.

— Кабы капельку из фляжки. — Кабы так — один глоток. — Или два…

И тут, хоть слабо, Подал Теркин голос свой: — Прогоните эту бабу, Я солдат еще живой.

Смотрят люди: вот так штука! Видят: верно,— жив солдат.

— Что ты думаешь! — А ну-ка, Понесем его в санбат.

— Ну и редкостное дело,— Рассуждают не спеша.— Одно дело — просто тело, А тут — тело и душа.

— Еле-еле душа в теле… — Шутки, что ль, зазяб совсем. А уж мы тебя хотели, Понимаешь, в наркомзем…

— Не толкуй. Заждался малый. Вырубай шинель во льду. Поднимай.

А Смерть сказала: — Я, однако, вслед пойду.

Земляки — они к работе Приспособлены к иной. Врете, мыслит, растрясете — И еще он будет мой.

Два ремня да две лопаты, Две шинели поперек. — Береги, солдат, солдата. — Понесли. Терпи, дружок.— Норовят, чтоб меньше тряски, Чтоб ровнее как-нибудь, Берегут, несут с опаской: Смерть сторонкой держит путь.

А дорога — не дорога,— Целина, по пояс снег. — Отдохнули б вы немного, Хлопцы… — Милый человек,— Говорит земляк толково,— Не тревожься, не жалей. Потому несем живого, Мертвый вдвое тяжелей.

А другой: — Оно известно. А еще и то учесть, Что живой спешит до места,— Мертвый дома — где ни есть.

— Дело, стало быть, в привычке,— Заключают земляки.— Что ж ты, друг, без рукавички? На-ко теплую, с руки…

И подумала впервые Смерть, следя со стороны: «До чего они, живые, Меж собой свои — дружны. Потому и с одиночкой Сладить надобно суметь, Нехотя даешь отсрочку».

И, вздохнув, отстала Смерть.

1945