Петр Вяземский К графу В. А. Соллогубу

Что делает, мой граф, красавица Эмилья? Сгрустнулось мне по ней и хочется узнать, Как, милая, она изволит поживать? Как русским языком играет без усилья? Как здравствуют ее красивые плеча — Младого лебедя возвышенные крылья, Глаза ее, души два светлые луча, Уста с улыбкою, вдыхающей веселье, И свежих жемчугов живое ожерелье, Которыми ее унизаны уста, И всё, что прелесть в ней, и всё, что красота? Сей горделивый стан царицы сановитой С беспечной простотой, с младенчеством чела, По коим набожно Минервою-Харитой Златая старина ее бы нарекла? Но в наш железный век, в сей век холодной прозы, Где светлых вымыслов ощипаны все розы, Где веры нет к мечтам и мертвы чудеса, Где разум всё сушит, где даже и на лире Доказывать должны, что дважды два — четыре, Где и поэзия, отвергнув небеса, Чтоб не предать себя изгнанью и проклятью, Благовествует нам гражданскою печатью, И где, из красоты кумиров не творя, Поэты, закрутив мечтам своим поводья, Буквально держатся имен календаря И скромно тащатся тропой простонародья. Как родилась она некстати, боже мой! Богиня лучших дней, она смиренно ныне В уездном городке, как лилия в пустыне, Цветет инкогнито дворянкой молодой! Но в черством веке сем есть огненная младость, В сосуд холодного и трезвого питья Вливает хмель она и чары бытия —

Любви, поэзии и снов сердечных сладость! Есть край; там, темный плащ закинув за плечо, Питомец южных дум, на севере рожденный, Студент и трубадур, с гитарой вдохновенной Поет, и чувствует, и любит горячо. У окон красоты, в часы ночной прохлады, Приносит робко ей он в жертву серенады, Смущая сладостно девические сны, Вдыхает негу в них и юга, и весны. Улыбка алая уста ее объемлет, Душа бессонная любовной песне внемлет И радуется ей, и безмятежный вздох Из груди вырвался и на сердце заглох. Сон поэтический! Волшебно с изголовья Она несется в край мечты и баснословья, И мыслью чистою — как с лилии роса Иль на груди ее девическая лента — Приветствует она влюбленный гимн студента, Земную жизнь и мир забыв на полчаса.