Петр Вяземский Русские проселки

Скажите, знаете ль, честные господа, Что значит русскими проселками езда? Вам сплошь Европа вся из края в край знакома: В Париже, в Лондоне и в Вене вы как дома. Докатитесь туда по гладкому шоссе И думаете вы, что так и ездят все, И все езжали так; что, лежа, как на розах, Род человеческий всегда езжал в дормезах И что, пожалуй, наш родоначальник сам Не кто иной, как всем известный Мак-Адам. Счастливцы (как бы к вам завербоваться в секту?), Россию знаете по Невскому проспекту До по симбирскому бурмистру, в верный срок К вам привозящему ваш годовой оброк. Вам жить легко. Судьба вам служит по контракту И вас возить должна всё по большому тракту. Для вас проселков нет. Всегда пред вами цель, Хотя б вы занеслись за тридевять земель. Нет, вызвал бы я вас на русские проселки, Чтоб о людском житье прочистить ваши толки. Тут мир бы вы другой увидели! Что шаг — То яма, косогор, болото иль овраг. Я твердо убежден, что со времен потопа Не прикасалась к ним лопата землекопа. Как почву вывернул, размыл и растрепал С небес сорвавшийся сей водяной обвал, Так и теперь она вся в том же беспорядке, Вся исковеркана, как в судорожной схватке. Дорога лесом ли? Такие кочки, пни, Что крепче свой язык к гортани ты прильпни — Не то такой толчок поддаст тебе, что ой-ли! И свой язык насквозь прокусишь ты. Рекой ли Дорога? Мост на ней уж подлинно живой: Так бревна взапуски и пляшут под тобой, И ты того и жди, что из-за пляски этой К русалкам попадешь с багажем и каретой. Есть перевоз ли? Плот такое уж гнилье, Что только бабам мыть на нем свое белье. Кому на казнь даны чувствительные нервы (Недуг новейших дней), тому совет мой первый: Проселком на Руси не ездить никогда. Пройди сто верст пешком. Устанешь — не беда: Зато ты будешь цел и с нервами в покое; Не будет дергать их, коробить в перебое, И не начнешь в сердцах, забыв и страх и грех, Как Демон Пушкина, злословить всё и всех. Опасность я видал, и передряг немало На суше и водах в мой век мне предстояло. Был Бородинский день, день жаркий, боевой, Французское ядро визжало надо мной, И если мирного поэта пожалело, Зато хоть двух коней оно под ним заело. Я на море горел, и сквозь ночную тьму (Не мне бы тут стоять, а Данте самому), Не сонный, наяву, я зрел две смерти рядом, И каждую с своим широкозевным адом: Один весь огненный и пышущий, другой — Холодный, сумрачный, бездонный и сырой; И оставалось мне на выбор произвольный Быть гусем жареным иль рыбой малосольной. Еще есть черная отметка на счету. Двух паровозов, двух волканов на лету Я видел сшибку: лоб со лбом они столкнулись, И страшно крякнули, и страшно пошатнулись — И смертоносен был напор сих двух громад. Вот вам живописал я свой и третий ад. Но это случаи, несчастье, приключенье, А здесь — так быть должно, такое заведенье, Порядок искони, нормальный, коренной, Чтоб быть, как на часах, бессменно пред бедой, И если выйдешь сух нечаянно от Сциллы, То у Харибды ждать увечья иль могилы. Проселки — ад земной; но русский бог велик! Велик — уж нечего сказать — и наш ямщик.

1841