Петр Вяземский Santa elena [1]

Giardini public! [2] в виду Святой Елены Напоминают нам мирских судеб измены. Когда Наполеон победною рукой Сей сад завоевал у пропасти морской И мирный по себе потомству след оставил, Который пережил всё то, чем он прославил И кровью обагрил торжественный свой путь, Когда в нем жаждою властолюбивой грудь Горела и ничто ее не утоляло; Счастливец, перед кем всё в мире трепетало, Людьми и царствами игравший дерзкий мот, — Предвидеть мог ли он, что на пустыне вод Его, изгнанника, другая ждет Елена, Где он познает скорбь и униженье плена? Когда в его саду его деревьев шум К мечтам о днях былых склоняет сонный ум И остров, для него зловещий, мне предстанет — С ним вместе он и сам, чудесный муж, воспрянет В величии своем и в немощи своей, Владыка гением и раб своих страстей, Герой и полубог великой эпопеи, Пред кем бледнеть должны Ахиллы и Энеи! Мне грустно за него — как мог и он упасть? Любимцу промысл дал умение и власть На пользу и добро создать порядок новый И зданью положить надежные основы, Стихий общественных уравновесив бой, — А он развалины оставил за собой. Что нажил он мечом — мечом он тем же прожил: Народы раздражил, мир бурями встревожил И вихрем пламенным, который вызвал он, Сам на пустынную скалу был занесен! Царь, дважды изгнанный своим народом верным, Который, спохватясь, с раскаяньем примерным Опальный прах его на дальнем рубеже В отчизну перенес под песни Беранже! И, вновь воспламенясь к вождю посмертной страстью. Тень, имя, звук его облек державной властью! Да, песней тех не будь, да, Беранже не пой — И ваш Наполеон, отшедший на покой, Остался б на скале и после смерти узник; Не вспомнили б о нем ни маршалы, ни блузник. Но ловкой выходкой удачного певца Французские умы, французские сердца, Под обаянием и магнетизмом песни, Давно умершему сказали: «Ты, воскресни!» И ожил их мертвец, воскрес Наполеон: Освистанный в живых, в легенде вырос он, — Легенду смелую вновь плотью облепили И з_а_ сорок годов назад перескочили.

Прав старый Депрео, хоть ныне брошен в пыль: «Француз, шутник в душе, дал миру водевиль». И впрямь. Вся быль, весь блеск, весь шум его на свете — Трагический припев в комическом куплете, Или в трагическом — комический конец. Сей милый трубадур, сей боевой певец, Поющий в светлый день и в мрачную годину, Всё в песню преложил, и даже гильотину, Которую, остря едва ль не чересчур, Родил и расплодил всё тот же балагур.

1863 или 1864