Константин Бальмонт Часы

1

Мне говорила мать моя, Что в том едином первочасье Не закричал, родившись, я, А был в таинственном безгласье.

Мой первый час — не первый крик, А первый долгий миг молчанья, Как будто слушал я родник, Напев нездешнего звучанья.

И мать сказала: «Он умрет». Она заплакала невольно. Но жив, живет певучим тот, Кто тайну слушал безглагольно.

2

В саду многоцветном, в смиренной деревне, Я рос без особых затей. Не видел я снов о волшебной царевне, И чужд был я играм детей. Я помню, любил я под солнцем палящим Один приютиться в саду. Один по лесным пробирался я чащам, Один я смотрел на звезду. За ласточкой быстрой, воробушком, славкой Следил я, прищурив глаза. Был каждой утешен зеленою травкой, И близкой была стрекоза. И счастье большое — смотреть у забора, Как ящериц серых семья Купается в солнце, не видя дозора, Любил и не трогал их я. И радость большая — увидеть, как утки Ныряют в пруду пред грозой. Услышать, что вот в грозовом первопутке Громовый разносится вой. Под первые брызги дождя золотого Подставить так жадно лицо. Искать под березой неверного крова, Хоть вон оно, близко крыльцо. Часы голубые в лазоревой шири Скопили минуты гурьбой. Им молнии — стрелки, и тучи им — гири, И гром был им — радостный бой.

3

Лежать в траве, когда цветет гвоздика И липкая качается дрема. Смотреть, как в небе сумрачно и дико Растут из шаткой дымки терема.

Узнать, что в юном сердце есть хотенье, Истома, быстрой крови бьется жгут. Она. Она. С ней праздник, полный рденья, Безумный танец бешеных минут.

Жестокость золотого циферблата. О солнце! Заходи. Придет она. Весь разум взят, все сердце жаждой взято. Секунды бьются в пропасти без дна.

Они поют, и в каждой — боль пронзенья. Хочу. Люблю. Где солнце? Ночь уж тут. Луна горит. В ней правда вознесенья. Я сжат кольцом томительных минут.

Он острый, край серебряного круга. И мгла кругом. В цвету небесный куст. Я царь всего от севера до юга. Огонь в огонь. Уста до алых уст.

4

Тик-так. Тик-так. Часов карманных Проверен лепет близ постели. Красива сказка снов желанных, Красив и вой слепой метели.

Не так, не так правдивы струи, И все цветные ткани жизни, И все немые поцелуи, Как всплеск рыдания на тризне.

Тик-так. Тик-так. Храни ребенка, Который в сердце помнит детство. Но хаос жив и кличет звонко, Что вечно темное наследство.

Не так, не так тебя ласкало Твое мечтанье и желанье, Как жалит, в полночь жизни, жало. Тик-так. Тик-так. Люби изгнанье.

5

Полночь бьет. Один я в целом мире. Некому тоску мою жалеть. Все грозней, протяжнее и шире Бой часов, решающая медь.

Безвозвратно кончен день вчерашний. Воплотился в яви жуткий сон. С вечевой высокой грозной башни Бьет набат, в пожаре небосклон.

Полночь ли, набат ли, я не знаю. Прозвучал двенадцатый удар. Бьют часы. И я к родному краю Рвусь, но не порвать враждебных чар.

Кровь моя — секунда в этом бое. Кровь моя, пролейся в свет зари. Мать моя, открой лицо родное. Мать моя, молю, заговори.

29 декабря 1922