Василий Федоров Анни

Тебе благодарность, Небесный Отец! Огневая горячка Прошла наконец. И болезни, что жизнью Зовется, — конец:

Грустно, что сил Больше нет, но тоской Не томлюсь, не грущу, Потревожить покой Не хочу — я ценю Безжеланный покой.

И спокойный, и тихий я Здесь наконец, — Подумают люди, Взглянув, что — мертвец, В испуге шепнут они: «Это — мертвец…»

И грезы, и слезы, И вздохи, и муки Прошли — и теперь Не тревожат и стуки Там, в сердце, — жестокие Жуткие стуки.

Затих нестерпимый Мучительный шум; Конец лихорадке, Терзающей ум, И горячечной жизни, Сжигающей ум.

Там жуткою жаждой Я был истомлен — Нефтяною рекой ее, С давних времен Истерзал меня страсти Мучительный сон, — Но источником светлым Я здесь утолен.

Быстролетной воды Запевающий звон — Успокоил, сверкающий, Сладостно он, Убаюкал, ласкающий, Радостно он.

Глупец скажет, быть может, Что темен покой И что узкое ложе В постели такой, — Но кто спал когда На постели другой, Если спать, несомненно, В постели такой.

Отдыхаю, не знаю Томительных гроз — Забыл и не вспомню Я запаха роз, Бывалой тревоги И мирта, и роз.

Лежу беспечальный я, Тихий, бесстрастный; Доносится запах Ромашки прекрасный, Шиповника запах Густой и прекрасный И скромной фиалки Простой и прекрасный.

Отрадно мне, тихому, В грезном сиянии С думой-мечтой О любимой мной Анни, Укрывшись волною Волос моей Анни.

Целуя, шептала: «Земное, уйди…» И радостно я Задремал на груди — Забылся, уснул На любимой груди.

В погасающем свете Нежна и светла, Она Божию Матерь Просила от зла Уберечь, ограждая От горя и зла.

Я — укрытый от горести — Сплю, наконец; Знаю, что любит, А вы мне «мертвец», Сокрушаясь, твердите, — но Это ль конец? Если весь я — любовь, Разве это — мертвец? О нелепые бредни, — нет, Я не мертвец.

Всё светлее на сердце — Как в звездном сияньи; Нежно ко мне Наклоняется Анни, Я вижу лицо Дорогой моей Анни, — Словно звезды, глаза Убаюкавшей Анни.

1953