Михаил Фильштейн Похвала книге

1 Дряхлеет книга, как порой – наречье. Душа ж ее, как буквица, горит! Открой – заглавный лист заговорит И сам к нему потянешься навстречу.

Упорный труд не терпит суеты, Не возгорится от тщеты напрасной. Вдали от этой суетности праздной Я вчитываюсь в древние листы.

Удачу мечу красною строкой И мысль шлифую – до седьмого пота. Увековечит добрая работа И тяжкий труд, и благостный покой.

О, счастье с книгой! Все идет на лад. Темнеет переплет подобьем лат.

2 Темнеет переплет подобьем лат. Как полукружье конского копыта, На нем печать – лицо иного быта. Но он, как прежде, гулок и крылат.

Ярился горн. Мохнатые меха, Свирепо воя, выдубили кожу. Она на пламя жаркое похожа. Она гудит, как посох пастуха.

Померкла тушь и киноварь завяла, И потускнела зыбкая строка. Но руку обжигает сквозь века Прохладный трепет крепкого сафьяна.

И горбится, и дышит, как Атлант, На гнутой полке древний фолиант.

3 На гнутой полке древний фолиант – Сосредоточье каменных анналов. Гранит, надгробья, стены, плиты, скалы – Обветренный эпохами гигант!

Какие письмена! Склонясь, немею Над судьбами, что слово обрели. Я долгую историю земли Читаю и от горя каменею.

Пред каменным терпением людей Бледнеют статуй бронзовые слитки. Бесстрастные, бесчувственные свитки Еще хранят былой накал страстей.

На полке древний том – нетленен, вечен – Стоит, закладкой памяти отмечен.

4 Стоит, закладкой памяти отмечен, Свод рукописный. Как стрижи из гнезд, Слетелись буквы в зябком свете звезд – Точеных литер звонкие предтечи.

Писец гусиным вывел их пером. Хватило и терпенья, и сноровки. Мудреные заставки и концовки Украсил он неярким серебром.

О судьбах княжеств золотое слово… Но в нем, дороже монастырских книг, Тот, о себе самом, истошный крик – О житии во времени суровом.

К глухому небу вопиющий глас… Рукописание. Немой рассказ.

5

Рукописание. Немой рассказ. Пресс Гутенберга – дней иных начало! Тысячеустно слово зазвучало, Как эхо в соснах. Книги звездный час!

Поющие печатальные доски, Звенящие точеные шрифты… Выводит речь себя из немоты, В свинцовой повторяется полоске.

Стучит станок. Его призывный скрип Не вязь писца – подобье рукоделья. И голос, обреченный в тихой келье, В зенит восходит – что там манускрипт!

Кричат истошно на немых страницах Пергаменты, папирусы, таблицы.

6

Пергаменты, папирусы, таблицы – Самой мечтой вооруженный дух. Он в сумрачных столетьях не потух. Отлит в свинец, к нам долетел, как птица.

Да будет словом праведным свинец! Не все еще на этом свете ясно. И сочетанье гласных и согласных Еще не единение сердец.

Но полно! Время, злую мысль развей! Огромный мир вокруг гудит, как улей. Свинец летит в него не смертной пулей – А доброй вестью, что всего живей.

Пора надежд… Мне звездной ночью снится Их клинопись, их вязь, как предков лица.

7 Их клинопись, их вязь, как предков лица, Из шквальной тьмы – я знаю! – не вернуть. Распалась их доподлинная суть, Их тайне до поры не проявиться.

Заколебалось мирозданье книг. На миг, в былом огне, оно ослепло. И стали книги жалкой горстью пепла, И вырван – человечий! – их язык.

Все прописные истины – на знамя, Как прописные буквы. Мрак и страх. Но пламенем сраженные в кострах, Взывают книги – душ живое пламя.

И, как солдаты, в трудный ратный час Глядят в упор и не отводят глаз.

8 Глядят в упор и не отводят глаз, Как зерна, буквы. Близок час урочный. Еще молчит подтекст. Петит подстрочный Выглядывает из наборных касс.

Но весел сев! И звездами в ночи Восходят зерна черные клавира. Альдины лад и вензель эльзевира, И лирика кириллицы – звучи!

Созрел на пашне жребий Капулетти, Взошла судьба Монтекки – быть беде!.. Чу! Задышал на черной борозде Мятежный ветер нашего столетья.

Он – что сердца и царства сотрясал – Под сводами озвучивает зал.

9 Под сводами озвучивает зал Глухие стоны падающих сосен. Умчатся ль вновь в пронзительную просинь Погубленные эти голоса?

Вершинный ветер обмер. Песня спета. Вечнозеленых не открыть очей. Но книгой очарован, книгочей Своих сомкнуть не может до рассвета.

Пилой низвергнутая красота! Не в шифоньере и не в дутом кресле – Она в странице со стихом воскресла. Ее недостижима высота!

В простых томах расходятся по свету Спрессованные голоса поэтов.

10 Спрессованные голоса поэтов На книжных полках. Старый букинист, Как временем измятый желтый лист, Глядит, воспоминаньями согретый.

Изысканное слово – антиквар. И золотой обрез первоизданья, И корешок граненный, будто зданье, — Все для торговца песенный товар.

Былая слава, призрачный успех, Замеченные веком опечатки, Меж строчек отсыревший груз взрывчатки, Как добрый, отслуживший срок доспех…

Прекрасны букинисты! Не монету – Они возносят гордый стих сонета.

11 Они возносят гордый стих сонета – Поэты. Полуночники. Юнцы. Кому из них – у времени в гонцы? Кому – иная участь – кануть в Лету?

Наставников призывная труба – За эту книжность их не обессудьте. В живых, переплетенных кожей, судьбах И их литературная судьба.

Они листают время том за томом, Им в своих книгах не уйти от книг – От этих мудрых, жизненных вериг, Что стали и отечеством, и домом.

Восходит их магический кристалл, Чтоб дух высокий души потрясал.

12 Чтоб дух высокий души потрясал, Ведут века друг с другом поединок. Свет – в изголовье. В книге – середина. Эпохи сшиблись, слово – как металл.

Стремительно летит копье строки, Шрапнель цитат свистит на бранном поле. Зачитан том до дыр, до ран, до боли, — Но рать на полках строится в полки!

Дано томам сердца глаголом жечь, Мир покорять не кровью, а любовью. Как вечный океан, у изголовья Волнуется, кипит родная речь.

Она кипит, она гудит в поэме, — Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень.

13 Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень, Как за дверьми из огрубевших кож – Любовь, измена, истина и ложь – И тяжкое, и сладостное бремя.

Уже не скажешь: прошлое мертво. Оно от нас усталый лик не прячет. И кто-нибудь беспомощно заплачет Над сумрачным характером его.

О, нет, читатель, смейся, как дитя, Пусть радуется и душа, и тело! Мы тот характер приохотим к делу, Его мы вырвет из небытия!

Ах, книги старые! – распахнутое семя – Они выходят к Жизни, к вечной теме.

14 Они выходят к Жизни, к вечной теме, — Скупые строки, словно рваный крик. Касайся же застежек моих книг, Клади, фортуна, руки мне на темя!

Переносил я – пасынок Судьбы – С листа на лист. И все повышли сроки. Без напряженья все повисли строки, Как провода, — и не гудят столбы.

С зеленых листьев надобно! И вот – Пыхтит росток, пульсирует источник… С оригинала, с Жизни, — что подстрочник! – Я сотворил свой точный перевод.

Без гула дня, его живого веча, Дряхлеет книга, как порой – наречье.

15 Дряхлеет книга, как порой – наречье, Темнеет переплет подобьем лат. На гнутой полке древний фолиант Стоит, закладкой памяти отмечен.

Рукописание. Немой рассказ – Пергаменты, папирусы, таблицы. Их клинопись, их вязь, как предков лица, Глядят в упор и не отводят глаз.

Под сводами озвучивает зал Спрессованные голоса поэтов. Они возносят гордый стих сонета, Чтоб дух высокий души потрясал.

Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень, Они выходят к Жизни, к вечной теме.