Сергей Городецкий Зых

Приземисты, мрачны, стоят корпуса. Я в эти жилища вошел, словно в сон, Ужаснее Дантова ада был он. Все попрано: правда, и жизнь, и краса!

Сырой коридор. С облупившихся стен Холодные, грязные капли текут. За что же рабочие замкнуты тут, В бессовестный этот, безвыходный плен?

За низкими, злыми дверьми, как в тюрьме, Угрюмые камеры. Каменный пол. И ползают дети. А воздух тяжел. И окна не к солнцу, а к стенам и тьме.

В лохмотьях сидит исхудалая мать. В мангале картофель закопан в золу. И жадный мышонок ютится в углу: Голодным голодных не стать понимать!

Среди неподвижной, глухой тишины Лишь с фабрики слышен машины напев, Как будто там стонет закованный лев. Я стал у порога. И хлынули сны.

Раздвинулись стены. Раскинулся сад. Просторные, светлые встали дома. Как будто решила природа сама Построить в мгновенье невиданный град.

И кто-то подходит:— Смотри, как живем! Вот зал. Вот читальня. Здесь школа. Здесь врач. Котельщик и слесарь, тартальщик и ткач — Здесь каждый обласкан народным теплом.

Вдруг сторож толкает:— Проснись, господин! — И вправду, товарищ, я словно уснул… Но слышишь ты фабрики радостный гул? Мы скоро проснемся. И все как один!

1920, Баку