Яков Княжнин Живописец в полону

Какой-то живописец славный, Всё кистью выражать исправный, Поездить вздумал по морям. По нужде иль по воле? Того не знаю сам. И в море так же есть разбойники, как в поле. Алжирцы были то, лишь грабить знатоки, В художествах невежи, дураки. На нашего они искусника напали, Ему сковали Животворящи кулаки И привели его в железах к дею. О деях сих имеет кто идею, Тот знает, каковы все эти усачи. Они правители угрюмы, как туманы, Притом же бусурманы И християн бичи. Сердитым голосом, нахмуря брови черны, Сказал художнику наш дей: «Теперь с тобой у нас дела уже не спорны: Ты раб — и часть твоя в руке моей. Но если возвратить желаешь ты свободу, Ты должен, мне в угоду, Украсить кистию твоей В моих чертогах стены; Чтоб там все разные отмены Одежд, обычаев и лиц Народов всяких видеть было можно. Когда исполнишь то, свободен ты неложно». Приняв приказ, искусник наш пал ниц. Палитру вынул, кисти, краски, И ну чертить носки, рты, ушки, глазки, Одежду всем давать, как водится у них. «Великий государь! уж всё теперь готово, Исполнил силу я приказов всех твоих: Теперь сдержи свое ты слово». Дей смотрит: «Так, вот турок, вот и грек. Сей гордый, важный человек Точнехонько испанец; А этот, что исподтишка С ножом выходит из леска, Италианец. И вот продажная душа голландец. Вот англичанин. Вот и храбр и пьян Немецкий капитан. А это кто таков? не знаю. И наг, и босиком, С некроенным в руках сукном?» — «Француз, я в этом уверяю». — «Почто ж его ты не одел?» — «Солгать пред вашим я могуществом не смел Не как все прочие народы, Французы всякий день переменяют моды; Какая же теперь, я этого не знал, И для того его я голым написал».

1786