Василий Комаровский Возрождение

Я обругал родную мать. Спустил хозяйские опалы. И приходилось удирать От взбешенного принципала.

Полураздетый, я заснул, Голодный, злой, в абруцкой чаще. И молний блеск, и бури гул, Но сердцу стало как-то слаще.

И долго, шалый, по горам Скакал и прыгал я, как серна. Но, признаюсь, по вечерам На сердце становилось скверно.

С холодных и сырых вершин Спущусь ли в отчую долину? Отдаст ли розгам блудный сын Свою озябнувшую спину?

Нет. Забывая эту ширь, Где облака бегут так низко, Стучись, смиренный, в монастырь Странноприимного Франциска.

Доверье, ласка пришлецу. Меня берут – сперва как служку. Пасу овец, или отцу Несу обеденную кружку.

На всё распределенный день: Доят коров, и ставят хлебы, И для соседних деревень Вершат молитвенные требы.

Или на сводчатой стене Рисуют ангельские кудри… А после мессы, в тишине, – Дела еще смиренномудрей.

Постятся. Спаржа и салат. Лишь изредко крутые яйца. Из мяса же они едят – И тоже редко – только зайца.

Послушен, кроток, умилен, Ищу стигмат на грешном теле. Дни чисты. Разум усмирен. И сновиденья просветлели.

На пятый месяц, наконец, Дрожит рука, берусь за кисти. Ее, гонявшую овец, Господь направи и очисти!

Ползком вдоль монастырских стен На ризах подновляю блики. Счищаю плесень: едкий тлен Попортил праведные лики.

Мадонна в гаснущей заре. Святой Франциск, святой Лаврентий, И надписи на серебре На извивающейся ленте.

Или с востока короли, В одежде празднично-убранной, В чалмах и перьях, повезли Христу подарок филигранный.

Или под самым потолком, Где ангел замыкает фреску, Рисую вечером, тайком, Черноволосую Франческу.

1910