Аполлон Коринфский Русалочья заводь

Под суглинистым обрывом, над зеленым крутояром День и ночь на темный берег плещут волны в гневе яром…

Не пройти и не проехать к той пещере, что под кручей Обозначилась из груды мелкой осыпи ползучей…

Выбивают прямо с_о

Закружит любую лодку в пене их молочно-белой, И погибнет, и потонет в ней любой безумец смелый.

Далеко потом, далёко — на просторе на гульливом — Тело мертвое на берег Волга выбросит приливом…

Было время… Старожилы речь ведут, и не облыжно, Что стояла эта заводь, как болото, неподвижно;

В камышах, огородивших омут чащею зеленой, Семь русалок выплывали из речной воды студеной, —

Выплывали и прохожих звали песнями своими Порезвиться в хороводе под луною вместе с ними.

И, бывало, кто поддается приворотному призыву Да сойдет к речному логу косогором по обрыву —

На него все семь русалок и накинутся толпою, Перекатным звонким смехом заливаясь над водою.

Защекотят сестры насмерть гостя белыми руками И глаза ему замечут разноцветными песками;

А потом, потом зароют в той пещере, в той могиле, Где других гостей без счету — без числа нахоронили…

Клич русалочий приманный услыхал один прохожий, Вещей силой наделенный, прозорливый старец божий, —

Услыхал и проклял заводь нерушимым гневным словом, И на берег, и на волны пал туман густым покровом…

В тот же миг стал осыпаться по обрыву щебень серый И повис щитом надежным над осевшею пещерой;

А русалки так и сгибли в расходившейся пучине, — Семь гремячих водометов выбивают там доныне…

Вешней ночью в этом плеске слышны тихие призывы, Внятны робкие моленья, слез и смеха переливы;

А под утро над ключами, перед зорькой раным-рано, Семь теней дрожат и вьются в дымном облаке тумана…

Конный мимо них несется, не жалея конской силы; Пеший усталь забывает близ русалочьей могилы…

И поют ключи, и плачут — слезно плачут в гневе яром, Точно правят панихиды над зеленым крутояром…

1894