Николай Минский Портрет

Я долго знал её, но разгадать не мог. Каким-то раздвоением чудесным Томилась в ней душа. Её поставил Бог На рубеже меж пошлым и небесным. Прибавить луч один к изменчивым чертам – И Винчи мог бы с них писать лицо Мадонны; Один убавить луч – за нею по пятам Развратник уличный помчался ободрённый. В её словах был грех и страстью взор горел, Но для греха она была неуязвима. Она бы соблазнить могла и херувима, Но демон обольстить её бы не сумел. Ей чуждо было всё, что мир считал стыдливым, И, в мире не признав святого ничего, Она лишь в красоте ценила божество, И грех казался ей не злым, а некрасивым. И некрасивыми, как грех, казались ей Объятия любви и материнства муки. Она искала встреч и жаждала разлуки, Святая без стыда, вакханка без страстей. Тебе, я знаю, жить недолго суждено. Смеёшься ль ты порой, грустишь ли одиноко, Всегда ты нам чужда, душа твоя далёко. Так тучи в поздний час, когда в полях темно, Последним золотом заката догорая, Блестит одна, земле и небесам чужая. Как тучка лёгкая, короткой жизни путь Проходишь ты, горя красою безучастной. Боишься ты любви, томя напрасно грудь Мечтами гордыми и жалостью бесстрастной. Но более, чем жизнь, чем свет и божество, Твоей души люблю я красоту больную. И много стражду я, и тяжело ревную, Но изменить в тебе не мог бы ничего. Быть может, близок день, и я приду с цветами Туда, где цвет увял нездешней красоты. Как тучка бледная, сольёшься с небесами, Растаешь в вечности, загадочной, как ты. 1907