Владимир Нарбут Кривою саблей месяц выгнут...

Кривою саблей месяц выгнут над осокорью, и мороз древлянской росомахой прыгнет, чтоб, волочась, вопить под полозом.

Святая ночь! Гудит от жара, как бубен сердце печенега (засахаренная Сахара, толченое стекло: снега). Я липовой ногой к сугробам, — на хутор, в валенках, орда: потешиться над низколобым, над всласть наеденною мордою.

(… Вставало крепостное право, покачиваясь, из берлоги, и, улюлюкая, корявый кожух гнался за ним, без ног...)

— Э, барин! Розги на конюшне? С серьгою ухо оторвать? Чтоб непослушная послушней скотины стала?! — Черт над прорвою напакостил и плюнул! Ладно: свистит винтовочное дуло, над степью битой, неоглядной поземка завилась юлой… Забор и — смрадная утроба клопом натертого дупла. — Ну, где сосун? Где низколобый? А под перинами пощупали?. Святая ночь! (Не трожь, товарищ, один, а стукнем пулей разом:..) Над осокорью, у пожарища, луна саблюкой: напоказ. Не хвастайся! К утру застынет, ослепнув, мясо, и мороз когтями загребет густыми года, вопящие под полозом…

1920