Алексей Плещеев Мой знакомый

Он беден был. (Его отец В гусарах век служил, Любил танцовщиц и вконец Именье разорил.)

И ярый был он либерал: Все слабости людей Он энергически карал, Хоть не писал статей.

Не мог терпеть он спину гнуть, Любил он бедный класс, Любил помещиков кольнуть Сатирой злой подчас.

И Жоржем Зандом и Леру Был страстно увлечен, Мужей он поучал добру, Развить старался жен.

Когда же друга моего Толкнула в глушь судьба, Он думал — закалит его С невежеством борьба.

Всех лихоимцев, подлецов Мечтал он быть грозой; И за права сирот и вдов Клялся стоять горой.

Но, ах! грядущее от нас Густой скрывает мрак; Не думал он, что близок час Вступить в законный брак.

Хоть предавал проклятью он Пустой, бездушный свет, Но был в губернии пленен Девицей в тридцать лет.

Она была иных идей… Ей не был Занд знаком, Но дали триста душ за ней И трехэтажный дом.

Женился он, ему пришлась По сердцу жизнь сам-друг… Жена ввела его тотчас В губернский высший круг.

И стал обеды он давать, И почитал за честь, Когда к нему съезжалась знать, Чтоб хорошо поесть.

И если в дом к нему порой Являлся генерал, Его, от счастья сам не свой, Он на крыльце встречал.

Жена крутой имела нрав; А дом и триста душ Давали ей так много прав… И покорился муж.

Хоть иногда еще карал Он зло в кругу друзей, Но снисходительней взирал На слабости людей.

Хоть не утратил он вполне Могучий слова дар, Но как-то стынул при жене Его душевный жар.

Бывало, только заведет О крепостных он спор, Глядишь, и зажимает рот Ему супруги взор.

И встретил я его потом В губернии другой; Он был с порядочным брюшком И чин имел большой.

Пред ним чиновный весь народ И трепетал и млел; И уж не триста душ — пятьсот Он собственных имел.

О добродетели судил Он за колодой карт… Когда же юноша входил Порой пред ним в азарт,

Он непокорность порицал Как истый бюрократ… И на виновного бросал Молниеносный взгляд…

1858