Александр Полежаев Иман-козёл

В одной деревне, недалёко От Триполя иль от Марокко — Не помню я — жил человек По имени Абдул Мелек; Не только хижины и мула Не заводилось у Абдула, Но даже верного куска Подчас иной у бедняка В запасной сумке не случалось. Он пил и ел — где удавалось, Ложился спать — где Бог привёл, И, словом, жизнь так точно вёл, Как независимые птицы, Или поклонники царицы, Котору вольностью зовут, Или как нищие ведут. С утра до вечера с клюкою И упрошающей рукою, Бродя под окнами домов Пророка ревностных сынов, Он ждал святого подаянья, Молил за чувства состраданья С слезой притворной Небеса, Потом осушивал глаза Своим изодранным кафтаном И шёл другим магометанам Одно и то же повторять.

Так жил Абдул лет двадцать пять, А может быть, ещё и боле — Как вдруг однажды, сидя в поле И роя палкою песок, Нашёл он кожаный мешок. Абдул узлы на нем срывает, Нетерпеливо открывает, Глядит — и что ж? о Магомет! Он полон золотых монет. «Что вижу я! ужель возможно? Алла, не сон ли это ложной! — Воскликнул радостный бедняк. — Нет, я не сонный! точно так… Червонцы… цехины без счету… Абдул! покинь твою заботу О пище скудной и дневной; Теперь ты тот же, да другой». Схватил Абдул свою находку, Как воин пленную красотку, Бежит, не зная сам куда. Именью рад — и с ним беда. Бежит что сил есть, без оглядки, Лишь воздух рассекают пятки. Земли не видит под собой. И вот лесок пред ним густой. Вбежал, взглянул, остановился И на мешок свой повалился.

«Ну, слава Богу! — говорит. — Теперь он мне принадлежит. Червонцы всё, да как прелестны: Круглы, блестящи, полновесны! Какая чистая резьба! О, презавидная судьба Владеть подобною монетой! Я не видал милее этой. И можно ль статься — я один Теперь ей полный властелин! Я… я… Абдул презренный, нищий, Который для насущной пищи Два дня лохмотья собирал И их девать куда не знал, Я бездомовный, я бродяга… ................. . Блажен скупой — блажен сто крат, Зарывший первый в землю клад! Так-так! на лоно сладострастья, На лоно выспреннего счастья, В объятья гурий молодых, К горам червонцев золотых, На крыльях ветра Ангел рока Тебя по манию Пророка, Душа святая, пронесет — Там, там тебя награда ждёт». ................. . ................. . И снова радостный Абдул На груду золота взглянул, Вертел мешок перед собою, Ласкал дрожащею рукою Его пленявшие кружки И весил, сколь они легки, И прикасался к ним устами, И пожирал их все глазами, И быстро в землю зарывал, И снова, вырывши, считал. Так обезьяна у Крылова Надеть очки была готова Хотя бы на уши свои, Того не зная, что они Даны глазам в употребленье.

И вот дивится всё селенье, В котором жил Абдул Мелек. «Откуда этот человек, Из самых бедных, как известно, — Заговорили повсеместно, — Откуда деньги получил? Ну, так ли прежде он ходил? Какой наряд, какое платье! Ему ли, нищенской ли братье Носить такие епанчи? (А он оделся уж в парчи.) Давно ли мы из состраданья Ему давали подаянья, И он смиренно у дверей В чалме изодранной своей, Босой и голый, ради Неба Просил у нас кусочка хлеба, — И вдруг богат стал! отчего?»

«Готов и дом уж у него!» — Другой сказал с недоуменьем, И все объяты удивленьем: «И дом готов! Нельзя понять, А как изволит отвечать, Коль намекнешь ему об этом. Ну — заклинай хоть Магометом, А он одно тебе в ответ: Мне Бог послал. — Ни да, ни нет. Что хочешь говори, — ни слова. Ты подойдешь: Абдул, здорово! Откуда денег ты достал? А он, проклятый: Бог послал. Такой ответ — на что похоже!» — «Да, да! и мне твердит всё то же, — Шептал завистливый Иман, — Но я — открою сей обман. Конечно — много может вера! Однако ж не было примера, Чтоб за хорошие дела Давал червонцы нам Алла. Люби его всю жизнь усердно — А всё умрёшь так точно бедно, Каким родила мать тебя, Когда не любишь сам себя И там прохлопаешь глазами, Где должно действовать руками. Пой эти песни простакам И легковерным, а не нам. Я сорок лет уже Иманом, И если с денежным карманом, То оттого, что мало сплю И кой-что грешное люблю. И как, мой друг, ни лицемеришь, Меня ничем не разуверишь: Нашёл ты, верно, добрый клад. Проспорить голову я рад». И углубился в размышленье: Каким бы образом именье Себе Абдулово достать. Пронырством истину узнать Старанье тщетное — не можно: Себя ведёт он осторожно. Прокрасться в дом к нему тайком И деньги вынудить ножом — Успех неверный и опасный; Просить на бедных — труд напрасный; Взаймы — не даст; украсть — нельзя… Иман выходит из себя: Нет средства обмануть Абдула. Гадал, гадал, и вдруг мелькнула Ему идея сатаны: Пришельцем адской стороны Иль просто дьяволом с когтями, В козлиной шкуре и с рогами Абдула ночью попугать И деньги дьяволом отнять: «Прекрасно, чудно, несравненно! — Кричал стократно восхищенной Своею выдумкой Иман. — Как дважды два мой верен план!» Сказал, и разом всё готово. Козла здорового, большого В хлеву поспешно ободрал, На палках шерсть его распял; Сперва рукой, потом другою, Потом совсем и с головою В него с усилием он влез И стал прямой козел и бес.

«Как, как! Иман в козлиной шкуре? Не может быть того в натуре, — Кричат пятнадцать голосов, — Не может быть людей-козлов».

Друзья мои! пустое дело — Могу уверить очень смело И вас, и прочих молодых Людей неопытных таких, Что в сто иль в тысячу раз боле Искусств таинственное поле Открыто глупым дикарям, Чем нашим важным хвастунам, Всезнайкам гордым и надменным, Полуневеждам просвещенным. Поверьте: множество вещей (Прочтите Тысячу ночей), Которых мы не понимаем И нагло вздором называем, Враньем, несбыточной мечтой, В степях Аравии святой, За Индостанскими горами, За неоткрытыми морями Не выдумки и не мечты, А так известны, так просты, Как наше древнее преданье Об очень чудном наказанье Царицей Ольгою древлян, Как всякий рыцарский роман, Как предречение кометы, Как Фонтенели и Боннеты. В козла запрятался Иман, Как русской прячется в кафтан. В козлины лапы всунул ноги, На голове — явились роги, С когтями, бородой, хвостом, И, словом, сделался козлом.

Коль говорить вам правду надо, Я не видал сего наряда; Но будь на месте я — не я, Когда хоть каплю от себя В моём рассказе я прибавил: Мне это сведенье доставил Один приехавший арап По имени Врилгихап-Хап. Он человек весьма приятной, И что важнее: вероятной — Не лжет ни слова, — и он сам Свидетель этим был делам.

Спустилась ночи колесница, Небес лазоревых царица Блеснула — бледная луна, Умолкло всё, и тишина Простерлась в дремлющем селеньи. Свершив обряды умовенья, Облобызавши Алкоран, Семейства мирных музульман Предались сладкому покою. Один, с преступною душою, В одежде беса и козла, Забыв, что бодрствует Алла И видят всё Пророка очи, — Один лишь ты во мраке ночи, Иман-чудовище, не спишь, Как тень нечистая, скользишь, Как дух по улице безмолвной, Корысти гнусной, злобы полной, — Ты не Иман, а Вельзевул.

И вдруг встревоженный Абдул, К нему стучится кто-то, слышит, И за дверьми ужасно дышит, И дико воет, и скрыпит, И хриплым гласом говорит: «Абдул, Абдул! вставай скорее; Покинь твой страх — будь веселее; Твой гость пришёл — твой друг — и брат: — Отдай назад, отдай мой клад; Узнай во мне Адрамелеха». — И снова грозный голос смеха, И визг, и скрежет раздались, Крючки на двери потряслись, Трещит она — валится с гулом, И пред трепещущим Абдулом Козел рыкающий предстал. «Отдай мой клад! — он закричал. — Отдай! — взревел громоподобно. — Мне было дать его угодно — И отниму его я вновь. Где, гнусный червь, твоя любовь И благодарность за услугу Мне, избавителю и другу? .................. . Кому, о дерзостный! Кому Дрезал ты жаркие моленья В пылу восторга и забвенья За тайный дар мой приносить? .................. . Куда, Адамов сын презренный, Моей рукой обогащенный, Златые груды ты сорил? Меня ли тратой их почтил: Познал ли ты мирское счастье: Забавы, роскошь, сладострастье, Веселье буйное пиров И плен заманчивых грехов? Ты не искал моей защиты; Пророк угрюмый и сердитый Тебе приятнее меня — Тебе не нужен боле я. Итак, свершись, предназначенье, — Впади, как прежде, в униженье! Отдай мой дар, отдай мой клад И будь готов за мною в ад!» — О сильный дух! о дух жестокой! — Вскричал Абдул в тоске глубокой. — Постой, постой! возьми твой клад, Но страшен мне, ужасен ад. — .................. . .................. . Иман, схватив скорей мешок, Лихим козлом из дому скок: Ему как пух златое бремя, Как Архимед в старинно время, «Нашёл!» — он радостно кричит И без души домой бежит. Примчался, кинул деньги в сено И стал из дьявольского плена Свой грешный труп освобождать, И так и сяк — тянуть и рвать Бесов лукавых облаченье, Нет… ни искусство, ни уменье Ничто нимало не берет — Козлина шерсть с него нейдет; Вертится, бесится, кружится, Пытает снять с себя козла — Нет силы… кожа приросла.

Что делать! бедный ты невежда! Исчезла вся твоя надежда: Сырое липнет на сухом — А ты не слыхивал о том! Когда б ты знал хотя немного, Что запрещается престрого От европейских докторов (От самых сведущих голов) Не только в шкуры кровяные И не совсем ещё сухие Влезать, как ты изволил влезть, Но даже стать на них иль сесть — Чему есть многие причины (Которых, впрочем, без латыни Тебе не можно рассказать), То верно б шкуру надевать Тебе не вздумалось сырую; Теперь же плачь и вопи: вскую!

Реви, завистливый Иман, Кляни себя и свой обман, Терзайся, лей рекою слёзы, Твоё лукавство и угрозы Увлечь ограбленного в ад Теперь тебя лишь тяготят; И шерсть козлиная с тобою Пребудет ввек, как с сатаною, Которой с радостию злой Теперь летает над тобой. «Иман, Иман! — тебе на ухо Шипит ужасный голос духа, Как шорох листьев иль змеи. — Приятны ль цехины мои?» Напрасно, мучимый тоскою, Окован мощною рукою, Бежишь в обитель спящих жен; Они невинны: лёгкий сон Смыкает сладостно их очи, Для них отрадны тени ночи; В душе их царствует покой. Напрасно с просьбой и мольбой, Ты ожидаешь состраданья; Твой гнусный вид, твои рыданья, Твои слова: «я ваш супруг!» Как громом их сразили вдруг: Испуга пагубного жертвы, Они упали полумертвы При этих горестных словах. «Не муж явился к нам в рогах, С брадой и шерстию козлиной, Но дух подземный нечестивый, Приняв козла живого вид, Его устами говорит».

И крик детей, и жен смятенье, И в доме страшное волненье, И визг и вой: «Алла, Алла!» И быстролетная молва, И речи, сказки об Имане И о смешном его кафтане В селеньи быстро разнеслись. «Где, где он? — вопли раздались. — Кажите нам сего урода!» И сонмы буйного народа К нему нахлынули на двор. «Вот дух нечистый! вот мой вор! — Кричал с горящими глазами И угрожая кулаками И вне себя Абдул Мелек. — Отдай, презренный человек, Сей час мешок мой с золотыми, Или я в ад тебя за ними, Исчадье адово, пошлю: Отдай мне собственность мою!» — Абдул, Абдул! — сказал несчастной. — Теперь я вижу, что напрасно Не чтил Аллу я моего: Правдиво мщение его! Возьми твой клад — мне бес лукавой Вдохнул поступок мой неправой. —

«Теперь он боле не Иман; Его на петлю, на аркан! — Кричал народ ожесточенной. — Пускай во все концы вселенной Пройдёт правдивая молва, Что так за гнусные дела У нас карают всех злодеев. .................. . Ура! — раздался общий крик. — Пророк божественный велик! Пред ним не скрыты преступленья, И грозен час его отмщенья! Покинь, Абдул, покинь твой страх, Иман и клад в твоих руках».

«Так награждаются обманы И козлоногие Иманы!» — Абдул безжалостно твердил И по селу его водил С веревкой длинною на шее. «Сюда скорей, сюда скорее!» — Кричали зрители вокруг, И хилой дедушка, и внук, И стар и молод собирались, Козлу смешному удивлялись И тайно думали: «Алла! Не дай нам образа козла!»

Уже то время миновало, Имана бедного не стало, Покрыла гроб его ковыль; Но неизгладимая быль Живёт в преданьях и рассказах, И об Имановых проказах Там и доселе говорят И детям маленьким твердят: «Дитя моё! не делай злого И не желай себе чужого, Когда не хочешь быть козлом: За зло везде заплатят злом». И в час полночи молчаливой Ребёнок робкий и пугливой Со страхом по полю бежит, Где хладной прах его лежит. И мусульманин правоверной Ещё доселе суеверно Готов пришельцу чуждых стран Сказать, что мёртвый их Иман Нередко, встав из гроба, бродит И криком жалостным наводит Боязнь и трепет в тех местах, Что — страшно думать о козлах.