Ольга Седакова Баллада

Он в чащу вступает. И кланяясь в пояс, рассказ раздвигает ольховую поросль, где глубже походка и ближе дыханье, где душит черемуха и обожанье, но каждый глядится в свои зеркала и ткет паутину земная хвала.

Он в чащу вступает. Но можно иначе: раздвинулся горестный рот лягушачий, кукушка тоскует и гибели просит, но гибель чужую из горлышка бросит, не бросит – доносит до верного дня. И гуще брусничника гибель у пня.

Он в чащу вступает. Но душу живую не время вести на тропинку кривую, не время искать за ольхой и у елки, не время сверять перелетные толки, не время. И времени нет нигде. И дело идет к потемневшей воде.

? Зачем мои очи еще не устали водой размываться, сливаться в печали в такие же очи – и, к ряби ревнуя, искать отраженье, как душу живую? По сжатым губам пробегает река. Но женская стать у его двойника.